Увидела ее маленькую уродливую
дочку Нэнси. Представила себе американских студентов и банковских клерков
с их стандартной внешностью и стандартными разговорами: "Давайте
встретимся в среду", "Любите ли вы джаз?" А я должна отвечать вежливо и
любезно, хотя хочу только одного: остаться совсем одна, как сейчас в
ванной.
- Что вы там делаете? - послышался крик миссис ван Хоппер.
- Сколько можно там сидеть? Хотя бы сегодня, когда у вас столько дел,
вы можете не витать в облаках?
...Он, конечно, вернется недели через две в Мандерли. Там его будет
ожидать груда писем и среди них мое, написанное на пароходе. Я постараюсь,
чтобы оно было забавным, опишу спутников и мелкие события. Может быть,
через несколько недель он снова наткнется на мое письмо, лежащее среди
неоплаченных счетов. Второпях напишет несколько слов в ответ... И больше
ничего вплоть до Рождества. Тогда я получу открытку с отпечатанными
золотым шрифтом словами: "Счастливого Рождества и счастья в наступающем
году. Максимилиан де Винтер". А поперек золотых строк он, желая быть
любезным, напишет чернилами: "От Максима". Возможно, на открытке еще
останется место, и он напишет: "Надеюсь, вам понравилось в Нью-Йорке"...
Я стряхнула фантазии и вернулась в реальную жизнь. Миссис ван Хоппер
впервые после болезни спустилась в ленчу в ресторан. Я знала, что его там
нет: он еще вчера предупредил меня, что уедет в Канны. И все-таки в зал я
входила со страхом, боялась, что официант спросит меня: "А вы,
мадемуазель, будете завтракать, как всегда, с мистером де Винтером?" Но он
промолчал.
Весь день я укладывала вещи, а вечером к миссис ван Хоппер пришли
знакомые, чтобы попрощаться. После обеда она немедленно легла в постель, а
я около половины девятого спустилась в контору под предлогом, что мне
нужны багажные квитанции. Клерк улыбнулся мне.
- Жаль, жаль, что вы уезжаете завтра. На будущей неделе у нас будет
балет. Знает ли об этом миссис ван Хоппер? - Помолчав, он добавил: - Если
вы ищете мистера де Винтера, то могу вам сообщить: он звонил из Канн и
предупредил, что вернется не - раньше полуночи
- Мне нужны квитанции, - повторила я, но вряд ли он мне поверил.
Вот так. Вышло, что и последний вечер мне не удалось провести с ним.
А может быть, это и к лучшему: я была бы очень грустной и скучной, и,
возможно, не сумела бы скрыть свое горе.
Всю ночь я проплакала. Так плачут только в двадцать один год. Потом -
уже иначе. Утром у меня были распухшие глаза, пересохшее горло и
воспаленное лицо. Холодной водой, одеколоном и пудрой я постаралась
привести себя в порядок. Затем открыла настежь окно и высунулась в него:
может быть, утренний воздух взбодрит меня. Утро было чудесным. Было так
хорошо, что я, кажется, охотно согласилась бы остаться в Монте-Карло на
всю жизнь. А между тем я в последний раз причесывалась перед этим
зеркалом, мылась над этим умывальником и никогда больше не буду спать в
этой постели.
- Надеюсь, вы не простудились? - спросила миссис ван Хоппер, взглянув
на меня.
- Нет, не думаю... - неуверенно сказала я, ища соломинку, за которую
хватается утопающий.
- Терпеть не могу сидеть и ждать, когда все уже уложено. Мы могли бы
уехать и более ранним поездом, если бы вы постарались. Телеграфируйте Элен
о том, что мы приедем раньше срока. указанного в первой телеграмме, и
распорядитесь в конторе, чтобы нам поменяли билеты.
Я пошла в свою комнату, надела выходной комплект: неизбежную
фланелевую юбку и самодельный джемпер. Моя нелюбовь к миссис ван Хоппер
превратилась в лютую ненависть. Даже это - последнее - утро она ухитрилась
испортить и отнять у меня всякую надежду. Раз так, решила я, то отброшу и
скромность, и выдержку, и гордость!
Из своей комнаты я бросилась наверх, шагая через две ступеньки. Я
знала номер его комнаты. Добежав до таблички "148", я постучала в дверь.
- Войдите, - послышался его голос.
Открывая дверь, я уже раскаивалась в своей смелости: вернулся он
поздно и, возможно, еще лежит в постели. Может быть, он утомлен и
раздражителен. Но он не лежал в постели, а брился у окна в верблюжьей
куртке, наброшенной поверх пижамы.
- В чем дело? Что-нибудь случилось?
- Я пришла попрощаться. Мы сейчас уезжаем.
Он посмотрел на меня, положил бритву.
- Закройте дверь. Не понимаю, о чем вы говорите.
- Это правда. Мы сейчас уезжаем. Она предполагала ехать более поздним
поездом, а теперь перерешила: мы едем немедленно. Ну, а я боялась, что не
увижу вас больше и даже не сумею поблагодарить...
- Почему вы не сказали мне об этом раньше?
- Она ведь только вчера решила ехать. Ее дочь отплывает в субботу в
Нью-Йорк. Мы встретимся с ней в Париже, поедем оттуда в Шербур и дальше.
- Она хочет взять вас в свой Нью-Йорк?
- Да... А мне ненавистна даже мысль об этом... Я буду ужасно
несчастлива.
- Так чего ради вы едете с ней?
- Ведь я же вам объясняла: я работаю у нее из-за жалованья и не имею
возможности отказаться от него.
- Сядьте. - Он снова взялся за бритву. - Я не отниму у вас много
времени. Оденусь в ванной и через пять минут буду готов.
Схватив со стула одежду, он скрылся в ванной, а я села на кровать и
огляделась. Комната была безличной. Лежала груда ботинок - их было гораздо
больше, чем могло понадобиться, - и груда галстуков. На туалетном столике
- шампунь и пара головных щеток, оправленных в слоновую кость. Я надеялась
увидеть хотя бы одну фотографию, но увидела только книги и папиросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75