Но полковник был твердо уверен, что такое самоубийство и есть запоздалое признание вины. Той самой вины, которую он стремился установить с помощью «детектора». Рокк непрерывно раздумывал над тем, как сделать свои допросы еще более действенными. Его работа уже стоила главному управлению многих жертв, и, пожалуй, жертвы будут еще. Но об этом доктор опасался заговаривать. Он получал свои доллары, а остальное – к черту!
Рокк внимательно взглянул на него.
– Я думаю, док, вы вполне созрели для проверки на детекторе!
– Я? – безразлично улыбнулся доктор. – Но тогда вам придется придумать что-нибудь новенькое.
– Я на пару минут выйду на свежий воздух, – сказал полковник, сделав вид, что не заметил иронического замечания доктора. – Оставайтесь здесь, но в подвал не входите. Пусть он еще побудет один на один со своими мыслями.
Полковник вышел. Он не успел подняться по лестнице, как доктор уже поднес к губам свою заветную бутылочку. Виски забулькало, и доктор почувствовал себя значительно лучше.
Хансен принимает приглашение
Хансен откинулся в кресле, подбородок поднял как только мог высоко, глаза закрыл. Так можно было еще терпеть этот проклятый свет. Стал вспоминать весь допрос. Слово за словом, вопрос за вопросом. Хансен был уверен: ошибок нет… Он продержится и дальше, если только полковник не выкинет еще какую-нибудь свою штучку.
Одно было совершенно ясно: полковник охвачен сильным подозрением. И прежде всего он подозревает его, Хансена. Ничего не значит, что в его мельницу попал и Коллинз и все остальные сотрудники Вюрцбургского центра. «Встречались ли вы с сотрудниками из управления госбезопасности Восточной Германии?» Нет, этот вопрос мог быть задан кому угодно. И все же, что они от него хотели, было ясно с самого начала. А «детектор», доктор – блеф, обман…
Он глубоко вдохнул в себя кисловатый воздух подвала и постарался вытянуться в кресле еще больше, подальше от этих ламп. Да, блеф! Только то они знают, что доложил им Коллинз, что было записано в его анкетах. То, что началось тогда в Лейпциге, во время осенней ярмарки.
И перед плотно закрытыми глазами Хансена понеслись картины, одна другой ярче, будто все это было не три года назад, а произошло только вчера.
…Завод послал его в Лейпциг для публичной демонстрации нового сверхскоростного токарного станка. Послали не только как лучшего рабочего. Надеялись, что в шумной напряженной атмосфере ярмарки ему легче будет прийти в себя после смерти Эдит. В тот день, когда Коллинз появился рядом с его станком – как ясно он видит мельчайшие подробности, – один из художников-декораторов захотел повесить поверх рабочей диаграммы станка какой-то плакат. Что-то вроде: «Вперед, к новым грандиозным победам!» Хансен не согласился. «Что за глупости? – сказал он тогда. – Мы агитируем здесь высокой производительностью труда, а не бумажными лозунгами!» Декоратор громко заспорил с ним, но Хансен попросту оттеснил его в сторону и продолжал знакомить посетителей со станком. Вот тогда-то и появился рядом с ним Коллинз. Грузный, мощный человек с веселой улыбкой на губах. Его, конечно, заинтересовала перепалка из-за лозунга, но он и виду не подал. Просто подошел и разговорился с Хансеном, а Хансен был еще сильно возмущен и сказал несколько больше, чем следовало бы. Вечером они договорились встретиться в одном погребке. Это предложил Коллинз.
Хансен вовсе не думал, что совершает ошибку: почему бы и не побеседовать с американцем? Коллинз всем очень интересовался и показал, что обладает некоторыми инженерными познаниями. Хансен и не думал, что Коллинз интересуется не только машинами.
– Посмотреть бы вам наши автоматы! На ярмарке в Ганновере мы устроим целый парад станков.
Хансен только пожал плечами.
– В Ганновер мне трудно попасть. Нужны и время и деньги…
– Все в жизни – это только вопрос денег, времени… Машины, путешествия, люди… – засмеялся Коллинз. – Деньги и время…
– Так-то уж и все в жизни, господин Коллинз?
– Все, абсолютно все! Поверьте мне. Между прочим, я очень заинтересован в хороших рабочих…
Вот так и вылезло шило из мешка, и довольно быстро. Слишком уж Коллинз был уверен в своем знании людских слабостей.
– Не хотите ли приехать ко мне в конце недели? Я приглашаю вас…
Так окончилась их беседа в кабачке.
А потом Хансен вспомнил моложавого лейтенанта, который его долго рассматривал в приемной управления государственной безопасности ГДР. Лейтенант не сразу понял, в чем дело.
– Почему же вы не вылетели сразу же, как и предлагал вам мистер Коллинз? Это было вполне возможно… И не показалось ли вам?
Лоренц мял в нетерпении шапку. Его лицо стало замкнутым.
– Я пришел к вам за советом…
Разговор этот был долгим. Потом они перешли в другое бюро, где с Лоренцом беседовал пожилой серьезный майор. Его глаза смотрели на Лоренца взвешивающе, участливо.
– Если вы возьметесь за это задание, помните: вас ждет длительное одиночество, товарищ Лоренц. Вы сможете полагаться только на себя. Как солдат на передовом посту, – майор помолчал.
Лоренц слушал его, плотно сжав губы. Будет ли он в силах выполнить такое задание? Сможет ли? А майор, будто прочтя его мысли, продолжал:
– Никто вас не упрекнет, товарищ Лоренц, если вы не почувствуете в себе самом достаточно душевных сил.
Майор поднялся. Лоренц, прощаясь, ответил:
– Я скажу вам мое решение завтра.
А на следующий день… На следующий день его принял полковник. Хансен вспомнил его крупную голову с седым ежиком коротко подстриженных волос. Его руку, которую он протянул ему в конце разговора. Это была рука старого рабочего, большая, сильная, на тыльной стороне белые рубцы и шрамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37