Только слово в слово.
«…Затем небеса распахнутся, и пение ангелов отомкнет сердце праведника, потому что они пропоют ему те же слова, какие пели другим до него. Да будут живы они во веки веков в песне обновления, обещающей длиться и длиться».
– Это единственные ангелы, какие поют, – сказала она. – О'кей. Давай посмотрим еще раз. Затем небеса распахнутся… затем небеса распахнутся?
Следующие слова она произнесла очень медленно.
– Это здесь, прямо здесь, на облаках. О мой бог, это здесь, прямо на облаках.
Гил попытался вглядеться попристальней. На небе шпалеры не было никаких облаков. Ничего, кроме нескольких выцветших пятен.
– Нет, смотри лучше, – настаивала она. – Прямо между ангелами. Видишь, тонкие горизонтальные нити? А между ними облака.
Гил покачал головой.
– О'кей, – упорствовала она. – Просто представь всю картину целиком. А главное, еще не поблекшую от времени. Смотри, эти линии словно бы образуют нотный стан… ну, ты ведь знаешь, как музыканты записывают свои ноты?
Гил уставился на ковер, стараясь понять, что она имеет в виду.
Сабби взяла его за указательный палец и ткнула в несколько пятен на гобелене.
– Вот, вот и вот. Ты что – не видишь? Облака – это ноты мелодии, которую поют ангелы.
С таким же успехом она могла показывать на чистую стену. Сабби оттащила его чуть назад и сфокусировала луч своего фонарика.
– Попытайся еще раз отсюда. Видишь?
Ничего. Она стала раздражаться. Он старался изо всех сил, но ничего не мог разглядеть.
– Посмотри, – настаивала она. – Облака довольно малы по размеру и четко выделяются на картине. Они не заполняют все небо, как на других шпалерах.
Он пытался, он честно силился представить себе то, что она видит, затем, внезапно, это произошло. Маленькие облачка, покоящиеся на мягких линиях, чуть более темных.
– Я вижу. Думаю, вижу. Они просто маленькие, почти как цветочки на пальмах. Не больше, точно? – добавил он.
Ее восклицание испугало его. Решив, что кто-то их обнаружил, он, не раздумывая, направил фонарик в сторону двери в надежде ослепить вошедшего ярким лучом.
Сабби схватилась его за руку и снова направила свет на шпалеру.
– Нет, это здесь… вот оно! – вскричала она.
– Цветущие пальмы, – произнесла она, помолчав. – Итак, это правда.
«Нет времени посвящать его во все, что мне известно», – подумала Сабби, но кое-что ему нужно знать.
– Послушай меня. – Она коснулась его губ ладонью, призывая к молчанию. – Это важно.
И сообщила, что в священных текстах начертано, будто в каждом поколении рождается тридцать шесть праведных душ, цадиков, которые самим своим существованием продлевают дни человечества на земле. Если бы не они, предстающие перед судом Господним, весь род людской оказался бы на краю неминуемой гибели.
Эти праведники не знают друг о друге, точно так же они не имеют представления и о своем собственном предназначении. Будучи невинными, они остаются в неведении относительно исключительной важности их деяний.
Когда эти праведники завершают свою миссию на земле, они узнают, что после их смерти среди тех, кто их любил и с чьей жизнью они соприкоснулись, появятся новые души, которые займут их место.
– Интересный миф, – произнес Гил, не очень-то понимая, каким образом эта история соотносится с поиском свитка, а также с тем, как бы побыстрее отсюда убраться.
– Это не миф. Цадик упоминаем и восхваляем в Библии, в притчах, в псалмах. Библия называет цадика «фундаментом мира», а в Девяносто втором псалме особо отмечается, что цадик, как праведник, будет цвести, подобно финиковой пальме, и вырастет высоким, подобно ливанскому кедру. Вот почему Элиас выткал их.
– Но какое это имеет отношение к свитку? – спросил Гил.
В том-то и фокус, пояснила она. Ладлоу всю свою жизнь провел в поисках документа, который мог указать дорогу к древнему свитку, парному свитку третьей пещеры. Он верил, что свиток третьей пещеры является лишь ловушкой для алчных людей, ложным путем для тех, кто жаждет только богатств и равнодушен ко всему остальному. Да, последняя запись в свитке третьей пещеры открыто говорит о том, что существует еще один медный свиток, в котором содержится ключ, открывающий доступ к чему-то очень и очень ценному. Но упоминание о его существовании стоит после описания десятков тайников с богатствами, причем там же указано, где их можно найти.
– Ты сам говорил, что последняя фраза беседы содержит самую важную информацию. Так и последняя запись медного свитка говорит о другом, более важном документе, который следует отыскать. Улавливаешь? – взволнованно спросила она. – Элиас взывает к цадику-праведнику, чтобы тот отыскал второй свиток и явил миру истинное сокровище, вот в чем все дело.
Гил покачал головой:
– И что же это за истинное сокровище?
– Мы не узнаем этого, пока не вычислим, что означают ноты, и не найдем второй свиток.
ГЛАВА 32
Они были очень близки к завершению поисков; невероятно близки. Они знали, что основная подсказка Элиаса заключена в облачках, которые, словно пятна, покрывали небеса на шпалере. Оставалась одна проблема: ни он, ни она не умели читать ноты.
– Когда мне было семь-восемь лет, меня приблизительно на два месяца усадили за пианино, – запинаясь, сообщил Гил.
Он припомнил, что вроде бы на нотном стане каждая нота записывается на линии или между линиями. Этим его познания и ограничивались. Он ничего не понимал в диезах или бемолях. Однажды он выучил считалку, помогавшую детям запоминать названия нот. Каждое слово в ней начиналось с той же буквы, что и нота, после присказки: «Каждый хороший мальчик делает», но он не имел понятия, что делает этот мальчик, а также нужна ли им эта мнемоника вообще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98