И тишины! Куда бы скрыться от этого бесконечного жужжания и этих орлиных, все замечающих глаз?»
– Следуй за ней, – прошептал Гил Сабби. – Мне надо побыть одному, оглядеться.
Приблизившись к экскурсоводше, Гил тихо, так, чтобы его никто больше не слышал, произнес:
– Простите, мне надо бы поговорить с вами с глазу на глаз.
Леди-гид неохотно кивнула. Отведя ее в сторону, Гил пояснил:
– У меня диабет, и я не очень хорошо себя чувствую. Можно я немного посижу здесь? – спросил он.
Экскурсоводша заколебалась, с подозрением глядя на него.
Он поставил ее перед практически неразрешимой дилеммой. И тот и другой вариант был для нее одинаково неудобен. Если она не даст потачку хворому экскурсанту, то ей придется оказывать ему медицинскую помощь и прерывать экскурсию на ее пике. А поскольку не в сезон эти экскурсии проводятся раз в год по обещанию, то группа будет весьма недовольна. С другой стороны, его просьба шла вразрез с основополагающими принципами ее служебно-командирского бытия.
– Я принял свои таблетки, и теперь мне надо немного отдохнуть. Я никому не причиню беспокойства, – добавил Гил.
Притворившись совсем ослабевшим, он присел прямо у стены, склонил голову и закрыл глаза. Сабби пришла к нему на помощь.
– Пожалуйста, – произнесла она умоляющим тоном. – Если вы дадите ему несколько минут отдыха, он придет в себя и все будет нормально. Почему бы ему не подождать нашего возвращения здесь? Вы же сказали, что мы вернемся сюда на обратном пути, не так ли?
Уверенность Сабби в том, что экскурсия будет продолжена, казалось, передалась и матери-командирше, а на последний вопрос ничего, кроме «да», нельзя было ответить, что автоматом распространилось и на просьбу Гила.
В конце концов леди-гид, видимо, удовлетворилась тем, что Сабби останется у нее в заложницах, чтобы ответить, если Гилу вдруг взбредет в голову совершить какое-нибудь богохульство, и через пару минут, когда все удалились, удачливый притворщик был предоставлен самому себе.
Он вскочил на ноги, как только за группой закрылась дальняя дверь. В лучшем случае у него есть приблизительно полчаса, а потому нельзя терять ни секунды. В худшем… ну, ему не хотелось о том даже думать.
В конце одного из тех коридоров, которые группа так и не обследовала, Гил оказался перед выбором. Справа от него в темноту уходил коридорчик поуже, который поворачивал вдали, а до поворота в стенах не было ни дверей, ни каких-либо проемов. Левый ход, согласно небольшому деревянному указателю, вел в часовню.
Он быстрым шагом пошел направо. Промозглый воздух холодил вспотевшую шею.
«Как далеко тянется этот проклятый ход? Дерьмо! Я уже потерял пять минут. Если он окончится тупиком, мне придется вернуться».
Он так и не узнал, есть дальше тупик или нет, поскольку свернул в первое же ответвление и побежал по нему так быстро, как только позволяло тяжело бухающее сердце. Потом Гил сделал еще поворот и чуть было не налетел на неокрашенную деревянную дверь.
К его удивлению, она не была заперта и легко отворилась, явив огромное количество гобеленов. Помещение было пропитано запахом старины и выглядело забытым хранилищем, которое не посещали лет двести. Гобелены дюжинами висели на стенах, лежали свернутыми на полу, сползали с рам. Рыцари на лошадях, леди со слугами, собаки, даже драконы – все это, мастерски выполненное, пропадало в безвестности. В свое время цвета этих древних ковров наверняка были яркими, сочными, однако теперь они то ли выцвели, то ли сильно поблекли.
Но разумеется, при всем при том эти поразительные творения отнюдь не казались «посредственными поделками тех, кто туп, дряхл и хвор», как о них отзывался Элиас в одном из расшифрованных текстов старинного документа. Каждый из гобеленов по своей четкости и выразительности являл собой своего рода шедевр ткаческого искусства, однако проглядывало в них и нечто странное, словно все они были сработаны одной и той же рукой.
«Что там писал брат Элиас? Аббат сам делал рисунки ко всем гобеленам, кроме одного, который Элиасу разрешили замыслить и соткать самому. Прекрасно, значит, гобелен Элиаса должен быть особенным, то есть отличным от всех остальных».
Он взглянул на часы. Время истекало. Обратный путь кто-то, казалось, удлинил чуть ли не вдвое. Он перешел на рысь, он опаздывал. Если мать-командирша вернется и не обнаружит его там, где он предположительно должен бы отдыхать, то вряд ли ему удастся найти этому подходящее объяснение. Прибавив ходу, Гил с облегчением убедился, что на месте еще никого не видать. Он едва успел снова усесться, как группа выкатилась из сада. Гил попытался успокоить дыхание и повернулся, чтобы экскурсоводша могла видеть его покрытое потом лицо.
Сабби наклонилась и рукавом своего свитера обмахнула его лоб.
– Ты весь мокрый и бледный. Как ты себя чувствуешь? спросила она.
Желтая шерсть источала легкий запах ванили, он лежал, распластавшись на холодном камне, а прекрасная леди отирала ему пот со лба.
– Что ты нашел? – прошептала прекрасная леди, в то время как мать-командирша повелела им не задерживать всех остальных.
– Груду хлама, – прошептал он в ответ.
Они поспешили присоединиться к другим экскурсантам.
Массивные каменные колонны уходили вверх, в полумглу, но, хотя по большей части окна в часовне выглядели такими же грязными, как и в хранилище гобеленов, здесь было и светлей, и теплей. В дальнем углу тускло поблескивали трубы органа, рядом на огромном каменном постаменте располагался простой алтарь. Небольшая деревянная скамеечка выглядывала из-под клавиатуры органа, словно приглашая какую-нибудь праведную душу вдохнуть в древний инструмент жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98