Его дочь была красивой девушкой с такими же, как у матери светло-карими глазами и великолепными светлыми волосами, а ее грудь с поразительной быстротой принимала зрелую форму. Аппетит дочери изумил его. Она ела быстро, запихивая пищу в рот, как водитель грузовика.
– Не торопись, Дженни, – сказал он. – У нас не предвидится голодовки.
– Я знаю, пап, но Агата будет ждать меня в восемь тридцать. Она достала несколько новых пластинок. К тому же, мам сказала, что ужин будет в семь, а ты опоздал, это твоя вина, что я так глотаю.
– Новые пластинки могут подождать, – сказал Хэнк. – Ешь помедленнее, пока не подавилась.
– Эту спешку вызывают на самом деле не пластинки Агаты, – вмешалась Кэрин. – Там будут мальчики.
– О, – удивился Хэнк.
– Ну, ради Святого Петра, пап, не смотри на меня так, словно я собираюсь в притон, где принимают опиум или что-то в этом роде. Мы только собираемся немного потанцевать.
– Кто эти мальчики? – спросил Хэнк.
– Несколько соседних ребят. Вообще-то все они ни рыба, ни мясо, за исключением Лонни Гэвина. Он замечательный парень.
– Ну что ж, по крайней мере, хоть это утешительно, – сказал Хэнк и подмигнул Кэрин. – А почему бы тебе не привести его как-нибудь домой?
– Пап, он был уже здесь сто раз.
– А где я был?
– О, ты, как я полагаю, готовил какое-либо резюме или бил струей из брандспойта по какому-нибудь свидетелю.
– Я не думаю, что это очень смешно, Дженни, – снова вмешалась Кэрин. – Твой отец не избивает свидетелей.
– Я знаю. Это – эвфемизм.
Она схватила салфетку, вытерла губы, отпихнула стул и чмокнула мать.
– Извините меня, пожалуйста, – сказала Дженни и выбежала из столовой.
Хэнк видел, как стоя перед зеркалом в прихожей, она красила губы. Затем машинально поправила бюстгальтер, помахала на прощанье родителям и, хлопнув дверью, выбежала из дома.
– Что ты скажешь на это? – спросил Хэнк.
Кэрин пожала плечами.
– Меня это беспокоит, – сказал Хэнк.
– Почему?
– Она уже женщина, – ответил он.
– Она еще девушка.
– Она женщина, Кэрин. Она привычно красит губы и поправляет бюстгальтер так, словно носила его всю жизнь. Ты уверена, что это хорошо, чтобы она ходила домой к этой Агате на танцы? С мальчиками?
– Я бы больше беспокоилась, если бы она ходила на танцы с девочками.
– Дорогая, не передергивай.
– Я не передергиваю. Для сведения окружного прокурора сообщаю, что его дочь начала расцветать в двенадцать лет. Она красит губы и НОСИТ бюстгальтер почти два года. И я полагаю, она уже целовалась.
– С кем? – спросил Хэнк, поднимая брови.
– О, боже. Я уверена, со многими мальчиками.
– Я не считаю, что это правильно, Кэрин.
– Как ты предлагаешь предотвратить это?
– Ну, я не знаю. – Он помолчал. – Но мне кажется, что это неправильно, чтобы девочка в тринадцать лет гуляла и обнималась со всеми соседскими ребятами.
– Дженни почти четырнадцать лет, и я уверена, что она целуется с теми мальчиками, которые ей нравятся.
– А что будет потом?
– Хэнк!
– Я говорю серьезно. Мне лучше побеседовать с этой девчонкой.
– И что ты ей скажешь?
– Ну…
Со спокойной улыбкой на губах Кэрин продолжала:
– Не скажешь ли ты ей, чтобы она держала ноги крест-накрест?
– В каком-то смысле, да.
– И ты думаешь, это поможет?
– Мне кажется, что ей следует знать…
– Она знает, Хэнк.
– Похоже, что тебя это не очень беспокоит, – сказал Хэнк.
– Нет, Дженни разумная девочка, и я думаю, что ты только поставишь ее в неловкое положение, если начнешь читать ей лекцию. Я считаю, что было бы гораздо важнее, если бы ты… – Она внезапно замолчала.
– Если бы я, что?
– Если бы ты приходил домой пораньше. Если бы познакомился с мальчиками, которые назначают ей свидания. Если бы проявлял больше интереса к ней и к ним.
– Я даже не знал, что ей НАЗНАЧАЮТ СВИДАНИЯ. Не слишком ли она молода для свиданий?
– Биологически она такая же старая, как и я.
– О, очевидно, следует по твоим стопам, – заметил Хэнк и тут же пожалел о сказанном.
– «Войди, берлинская сука», – отчетливо выговорила Кэрин.
– Извини.
– Не имеет значения… Одного мне хотелось бы, Хэнк, чтобы когда-нибудь у тебя хватило духу поверить в то, что я полюбила ТЕБЯ, а не плитку американского шоколада.
– Я верю в это.
– Так ли? Тогда почему ты постоянно возвращаешься к моему «ужасному» прошлому? Послушать тебя, так можно подумать, что я была главной проституткой в районе, который тянулся на многие мили.
– Я предпочел бы не говорить об этом, – сказал Хэнк.
– Я считаю, что нам следует поговорить об этом. – Мне хотелось бы раз и навсегда покончить с этим.
– Не о чем говорить.
– Нет, есть о чем поговорить. И лучше поговорить, чем намекать. Тебя очень беспокоит то, что я была близка с другим мужчиной до того, как встретила тебя?
Он промолчал.
– Я спрашиваю тебя, Хэнк.
– Да, черт возьми, очень. У меня вызывает бешенство, что нас познакомил бомбардир моего самолета и что он знал тебя гораздо дольше и, возможно, лучше, чем я.
– Он был очень добрым, – мягко сказала Кэрин.
– Я не хочу слышать о его проклятых добродетелях. Чего он делал? Привозил тебе нейлоновые чулки?
– Да. Но ты делал то же самое.
– И ты говорила ему то же самое, что и мне?
– Я говорила ему, что люблю его. И я действительно его любила.
– Прекрасно.
– Ты, может быть, предпочел бы, чтобы я легла в постель с мужчиной, которого презирала?
– Я предпочел бы, чтобы ты ни с кем не ложилась в постель.
– Даже с тобой?
– Ты вышла за меня замуж, – отрезал Хэнк.
– Да, потому что я полюбила тебя с первой минуты, как только увидела. Вот почему я вышла за тебя замуж. Вот почему я попросила Питера никогда больше со мной не встречаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62