Легкий ветерок шумит в кронах дубов… – Ну так что? – осторожно говорю я.
– Подвези меня к общежитию, мама. Пожалуйста. И извини.
Я быстро целую Кэти. Это максимум, на который она согласилась. Никаких объятий, никаких сцен прощания. Мы договорились об этом еще два дня назад. Но меня не оставляет страх перед предстоящим расставанием, и он усиливается по мере того, как мы приближаемся к общежитию, где живет Кэти.
Дочь легко выпархивает из машины и спешит к багажнику. Сумка тяжело плюхается на землю. Кэти подходит к моей дверце и прощается через стекло секундным взмахом руки. Потом она быстро отворачивается от меня и взваливает на плечи свою поклажу.
Я провожаю Кэти взглядом. Она неровным шагом продвигается к входу в здание общежития, пошатываясь под тяжестью сумок. В дверях оборачивается и посылает мне почти что веселую улыбку. Я тоже отвечаю ей улыбкой и беззвучно шепчу сквозь ветровое стекло: «Скоро увидимся.»
Ее улыбка является для меня хорошим знаком. Это символ ее готовности продолжать жить, бороться за успехи в школе. Кстати, именно Боб Блок посоветовал нам тщательно планировать нашу жизнь, выделять отдельные ее сегменты для работы, для развлечений, для переживаний. И Кэти приняла эти наставления. Судя по всему, она сделала для себя вывод о том, что школа предназначена для работы и для того, чтобы быть вежливой и приветливой с окружающими. А переживания и страхи она должна оставить для меня и Пеннигейта.
Как бы мне хотелось, чтобы Кэти была спокойной и беззаботной! Но это ей всегда давалось с трудом, что уж говорить о нынешних днях, когда жизнь нанесла ей такой страшный удар!
Миссис Андерсон, старшая воспитательница общежития, весьма по-деловому высказывает мне соболезнования, и я благодарна ей за то, что она проявляет свою обычную собранность и организованность. Мы обсуждаем с ней школьные дела Кэти, ведь девочке нужно догонять подруг, она пропустила немало занятий. Мы также говорим с миссис Андерсон о поездках моей дочери домой по субботам и воскресеньям. Миссис Андерсон готова отпускать ее так часто, как она пожелает, хотя полагает, что этим не следует злоупотреблять. От интерната до Пеннигейта всего пятнадцать минут пути, но ведь может получиться и так, что Кэти попадет домой тогда, когда там никого не будет. В конце концов мы приходим к согласию: при первой необходимости Кэти будет позволено позвонить мне из кабинета или служебной квартиры миссис Андерсон.
На данном этапе большего я сделать для Кэти не могу. Чтобы не зацикливаться на мыслях о дочери, я еду домой на необычно высокой скорости. Разумеется, высокой для меня. С самого начала моей водительской карьеры узкие дороги и отчаянные водители этой части Саффолка привели меня к мысли о необходимости проявлять за рулем максимальную осторожность. Правда, по непонятной причине Энн убедила себя, что я вожу машину неряшливо, поэтому она постоянно рассказывает мне истории (как ей кажется, для моей же пользы) об ужасных авариях на автодорогах. То, что я неаккуратный водитель, является составной частью общего представления Энн обо мне, как о некой беззаботной артистической натуре, которой чужд здравый смысл. Насколько же этот имидж далек от реальности! Думаю, что в основе его лежит поведение, свойственное мне в юности, когда я училась в художественном колледже и пела блюзы в студенческом ансамбле. Этот период моей молодости был весьма коротким, но почему-то врезался в память Энн настолько прочно, что она ассоциирует с ним всю мою последующую жизнь.
Наш дом стоит в самом конце полуторакилометровой аллеи, пролегающей по имению Пеннигейт. Большая часть его была распродана еще в шестидесятых. Последние несколько лужаек Гарри продал сразу же после того, как четыре года назад мы приобрели дом. Теперь нам принадлежит только сама аллея и пятнадцать акров земли вокруг дома.
Я люблю нашу аллею. Она начинается от заброшенной сторожки у ворот и ведет сквозь поля к берегу почти невидимого ручья, где дорогу окружают красивые высокие каштаны. У ручья аллея сворачивает и дальше идет параллельно его руслу. Место каштанов по ее сторонам занимают сосны и березы. Дорога имеет не очень хорошее покрытие, и ехать по ней нужно осторожно: мы не успели отремонтировать, пока дела у Гарри шли еще неплохо. Но я люблю нашу аллею такой, какая она есть. Поездки по ней позволяют мне любоваться природой и наслаждаться тишиной окружающего ландшафта.
Пока мы с Кэти и Джошем были в отъезде, лето вступило в пору разгара. Каштаны, трава, кустарники – все налилось ярким зеленым цветом. В полях зреют злаковые – пшеница, рожь и овес (честно говоря, я никогда не умела их различать). Вдалеке сквозь деревья ярко сверкают побеги рапса.
Я вспоминаю, что привыкла к жизни в сельской местности неожиданно легко для коренной горожанки. До сих пор не понимаю причин этого. Друзья утверждают, что сейчас я большая патриотка деревни, чем местные жители. Думаю, это правда. Мне сразу пришлась по душе почти семейная близость жителей небольших сельских общин. Мне понравилось печь пироги для местных празднеств и собирать деньги на местную церковь. Сама патриархальность этой жизни давала мне ощущение покоя и уверенности.
Когда десять лет назад мы с Гарри поженились, то жили в небольшом домике на окраине деревни рядом с вересковой пустошью. Я часто гуляла по этой пустоши с Кэти. И с Гарри мы тоже нередко совершали прогулки, хотя он предпочитал не вересковые поля, а тропинки, сбегавшие вдоль реки по направлению к морю. В одну из таких прогулок Гарри и показал мне Пеннигейт. Он сказал, что это один из лучших домов в округе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137