Как только Ричард открывает глаза, я выпаливаю:
– Ну-ка, ответь: мы старые и уважаемые и на нас часто смотрят молодые люди, что это?
– Дедушкины часы, – бормочет он.
– Значит, это не трудно?
– Не трудно, раз я угадал.
– Мне иногда нравится тебя дурачить.
– Вот уж дудки. – Ричард поворачивается, прижимает меня к себе и крепко целует.
– Беда с тобой в том, – говорю я, забрасывая ногу ему на талию, – что ты слишком умен.
Его губы скользят по моей шее.
– Это тебе только кажется.
Мы уже близки к тому, чтобы заняться любовью, как в этот момент звонит телефон.
– Оставь, – шепчет Ричард, но тут же перекатывается на спину, чтобы я смогла через него дотянуться до аппарата.
– Извини, дорогая, – взволнованно говорит Молли, – но я хочу сказать, что в газете кое-что появилось. И тебе нужно это посмотреть.
– Что появилось?
– Ну, статья.
– Плохая?
– Нельзя сказать, что хорошая. Послушай, я сейчас привезу ее.
Ко времени прибытия Молли мы с Ричардом уже одеты. Статья занимает две колонки в популярной газете. Мне не нужно смотреть на подпись, чтобы догадаться, что это «Букмекер» наконец продал свою историю. Она идет под заголовком «Так кто же все-таки убил члена парламента – яхтсмена?» В статье со ссылкой на «конфиденциальные источники» утверждается, что полиция в настоящее время уже не верит в версию о том, что Гарри Ричмонда убил кто-то посторонний. Гораздо более вероятным представляется, что убийца был ему хорошо знаком. Собранные улики делают возможным предположение о том, что убийца попытался скрыть следы преступления.
В статье немало довольно точных деталей: кровь на веслах, обнаруженный на илистой отмели «Зодиак», выстрел в ночи, поздний звонок к нам домой.
«Если Гарри Ричмонд, как считает полиция, убит выстрелом, который слышали в одиннадцать тридцать, то кто же звонил с яхты? И кто вывел "Минерву" в море и затопил ее?»
Я предстаю в статье в весьма неприглядном свете. Находилась в тот вечер дома, но «утверждала, что не слышала звонка» . Вытащила на следующее утро «Зодиак» с илистой отмели, но «утверждала, что не считала нужным сообщить об этом полиции» .
И наконец: «Полиция Ипсуича допрашивала Эллен Ричмонд восемь раз.»
Мы все понимаем, что это означает на языке бульварной прессы: в полиции считают меня виновной, но не могут найти достаточно доказательств.
– Я думаю, никто эту ерунду всерьез не воспримет, – протестующе заявляет Молли.
Но я так не считаю. Думаю, мои мысли разделяет и Ричард. С посерьезневшим лицом он кладет руку мне на плечо. Какой бы бульварный оттенок не носила эта газета, у нее большой тираж, и даже в нашем поселке газету читает не менее половины жителей.
А я-то думала, что все уже позади. Откинувшись в кресле, принимаю от Ричарда чашку с черным кофе. Вполуха слушаю его, пока он говорит о том, что подобные статьи быстро забываются, а думающие люди им вообще не верят.
– А дети? – резко бросаю я.
Кэти я перехватываю по телефону после первого урока. К счастью, она ничего еще не знает. Хотя девочки в классе регулярно читают эту газету, но в связи с окончанием семестра все слишком заняты и не успевают просматривать ее с утра.
Я в общих чертах передаю Кэти содержание статьи. Она то и дело вздыхает и сердито ворчит, ругая прессу и журналистов, потом, как бы жалуясь, говорит:
– Ну как они могли? Почему не оставят нас в покое?
Я спрашиваю, не забрать ли мне ее домой на день раньше других?
– Нет. Думаю, не надо, – несколько неуверенно отвечает она. – Нет. Это будет выглядеть так, как будто мы испугались этой статьи.
– Ты уверена в своем решении? Смотри, девочки ведь увидят эту статью. Они могут сказать тебе что-нибудь неприятное.
– Со мной все будет в порядке, – уже увереннее говорит Кэти. – В конце концов, мы с тобой всегда исходили из того, что такое может случиться. Ты сама-то как?
– Нормально, – заявляю я, подхватывая школьный жаргон дочери. Я говорю о том, что мне это совершенно безразлично, и я думаю только о реакции друзей, а они эту галиматью серьезно не воспримут. И вообще через несколько дней эта «утка» умрет сама собой.
– Ты сейчас не одна? – спрашивает Кэти.
Я отвечаю, что рядом со мной Молли и Морланд.
– Весьма приличное окружение, – слабо шучу я.
Потом я звоню в интернат Джоша. С ним немного проще, дети в его возрасте такие газеты не читают, но я все равно оставляю сообщение для его воспитателя с просьбой позвонить мне.
Молли и Морланд предлагают остаться со мной, но я, поблагодарив, отсылаю их. Сажусь к чертежной доске и отвлеченно размышляю над оформлением рекламного проспекта для фирмы, производящей сантехнику.
Все время звонит телефон. Я прослушиваю автоответчик – ничего существенного. Парочка уже известных мне журналистов и соседи, с которыми нет сейчас желания разговаривать. И только когда я слышу голос воспитателя Джоша, поднимаю трубку.
– Я так и думал, – говорит он в ответ на мои объяснения. – Боюсь, кто-нибудь из приходящих мальчиков уже мог что-то рассказать Джошу. Мы ведь не можем контролировать, что читают приходящие ученики.
– Как Джош?
– Он выглядит расстроенным.
Сердце у меня замирает.
– Что ему сказали?
– Не знаю. Да и нет смысла сейчас это выяснять.
– Он очень расстроен?
– Судя по всему, да.
Я прошу воспитателя помочь Джошу собрать вещи и сообщаю, что выезжаю за сыном.
Когда я приезжаю в интернат, Джош сидит в спальне рядом со своим чемоданом. Сын похож на маленькую статую, настолько он бледный и неподвижный. Глаза у него опухшие. Джош смотрит на меня невидящим взглядом, как будто не верит, что я могу быть здесь.
По пути домой стараюсь почаще брать его за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137