– Поздравляю.
– Спасибо. Но здесь требуется твое участие.
Я ожидал, что он попросит взять напрокат какой-нибудь антикварный реквизит, попросит офис нашего аукциона для съемки. Что бы там ни было, я уже решил помочь ему.
– Сделаю все, что смогу.
Дерек широко улыбнулся и спросил:
– Какой самый-самый популярный фильм ужасов?
– «Доктор Джекилл и Мистер Хайд»?
– Хорошая версия, но нет. – Он понизил голос и стал похож на булочника на ярмарочной площади, вкрадчиво рекламирующего свою стряпню. – «Носферату»! – Потом, заметив мое замешательство, добавил: – «Дракула». После Белы Лугоши все было скучно и безобидно, все эти байронические аристократы: Кристофер Ли, Питер Кушинг. Для развлечения неплохо, но с оригинальной версией ни в какое сравнение не идут. «Носферату»… – Он протянул слово, разделяя его на слоги. – «Нос-фе-ра-ту». У Мурнау был Макс Шрек, у Вернера Херцога – Клаус Кински. Я собираюсь сделать собственную версию, и ты отлично подходишь на главную роль. Древний вампир, венец династии, одинокий, ожидающий своей гибели. Потрясающее чудовище, которое слишком зажилось на свете. Что скажешь? – Он заговорил с американским акцентом: – Ну, давай, парень, я сделаю из тебя звезду!
Я вдруг осознал, что наклоняюсь к нему. Сел прямо. Воцарившуюся тишину прервал телефонный звонок. Я с удивлением нажал на кнопку.
– Мистер Маккиндлесс?
– Он мертв, – ответил я шепотом – слишком тихо, так, чтобы нельзя было расслышать на другом конце провода. Голос продолжал:
– Это Королевский лазарет. Мне жаль вас расстраивать, но ваша тетя в критическом состоянии. Думаю, вам стоит немедленно приехать сюда.
19. Под откос
В лазарете я запутался в коридорах и спросил дорогу у какого-то белого халата. Тот мельком взглянул на меня и отправил коротким путем, который оказался чередой гулких подвальных помещений. Мимо меня то и дело провозили каталки, на которых лежали накрытые одеялами холмы, скорее всего – мертвые. Нос запоминает то, что вылетело из головы. В этом больничном запахе хранятся все мои визиты в подобные места. Мое «мадлен». Сутулый мужчина в грязном махровом халате прошаркал мимо, не поднимая глаз. Санитар, похожий на тюремного надзирателя, взял его под локоть и повел за угол. Я отправился дальше. Людей становилось все меньше, а стены темнели. Вокруг появилось больше старых канализационных труб, сохранившихся с викторианских времен. Я задержался у двух расходящихся коридоров, раздумывая, куда свернуть. Маленький мужичок в серой спецовке прошмыгнул мимо, держа в каждой руке по большому мешку с мусором. Я попытался спросить у него дорогу, но он исчез за вращающейся дверью. Я и пошел следом. Он склонился над печью и принялся энергично опустошать мешки, выбрасывая мусор в огонь. Мне в лицо ударила волна горячего воздуха. Спина и лоб вспотели, я почувствовал легкую слабость. Больничный запах исчез. Наши взгляды встретились. Он хотел было что-то сказать, но я крутанул дверь, которая заслонила меня от его взгляда. Я вернулся обратно, прислонился к стене, прижался щекой к прохладному кафелю, стараясь стереть картинки, возникающие в голове. Послышались шаги. Из-за угла показалась медсестра. Я выпрямился и сказал ей, что потерялся.
– Потерялись географически или душевно? – В ее голосе звучала ирландская напевность.
– И то, и другое.
– А-а-а. – Она рассмеялась. – Я могу помочь только с географией. Некоторые вещи лечению не поддаются.
Мои губы сложились в подобие улыбки, и я сказал, что согласен с ней.
На этот раз в глазах медсестры было сочувствие.
– Мне очень жаль, но ваша тетя перенесла еще один сердечный приступ сегодня, в три пятнадцать. Она умерла сорок минут назад.
Она проводила меня в малюсенький кабинет и усадила напротив, за письменный стол, на котором царил идеальный порядок. За стеклянной стеной другая медсестра кормила старика с ложки. Содержимое ложки стекало по подбородку пациента, и я отвел взгляд.
– Вашей тете было уже за восемьдесят. Боюсь, что у ее организма не было шансов выдержать второй удар сразу после первого. Конец ее был быстрым и безболезненным. К сожалению, нам не удалось связаться с вами раньше.
За стеклом медсестра вытерла подбородок старика, заново наполнила ложку и попробовала еще раз.
Мисс Маккиндлесс умерла в тот момент, когда я переносил книги ее брата, нарушая обещание сжечь их. Мне было не по себе от того, что она умерла, и оттого, что я не сдержал слова, но если бы я все-таки сжег книги, то чувствовал бы себя еще хуже. Теперь и она, и ее брат мертвы. Книги их пережили, как пережили своих прежних владельцев. И все же мне хотелось надеяться, что мысли об этих книгах не терзали ее в последние часы жизни, и еще я надеялся, что ее дух не витает сейчас где-нибудь в районе моего фургона, доверху набитого вещами ее брата.
– Вы ведь сделали все, что могли. Мы все мечтаем о легкой и быстрой смерти.
Сестру мой стоицизм, кажется, обрадовал.
– Вы хотите, чтобы я связалась с кем-то еще?
Я покачал головой. Молоденькая сестра тихонько постучала в дверь и осторожно вошла.
– Мы уже закончили.
– Молодцы. Спасибо, Эйлин. – Эйлин вышла, а медсестра повернулась ко мне: – Ваша тетя готова. Хотите посмотреть на нее?
Я кивнул, она оживилась и повела меня в приемную. Свет флуоресцентных ламп проникал сквозь желтую ширму, отгораживающую кровать, и свет внутри был подсолнуховым. Смерть сильно меняет человека. Бледное, вымытое и надушенное тело под простыней уже не было мисс Маккиндлесс. Исчезло то, что являлось ею – дух, искра жизни, душа, называть можно, как угодно. Я дотронулся до ее руки.
– Простите меня, – прошептал я, – я прошу прощения за то, что сделал, и за все, что еще сделаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76