Все эти поля капусты, колосьев и свеклы вместе напоминают персидскую мозаику.Конечно, нелепо новой школьной учительнице вести такого рода беседу с голландским фермером погоняющим своих кляч по грязной дороге в Ай-Прери. Но не забывайте, что Селина в свои семнадцать лет читала Байрона.Клаас Пуль ничего не знал о хризопразах и порфире, о Байроне и нефрите. Но капуста, красная и белая, была ему хорошо известна, начиная с семян и кончая квашеной капустой. Ему были отлично известны все ее сорта, так как он их выращивал. Но что они – нечто прекрасное, что цвет их напоминает цвет драгоценных камней, что они покрывают поле наподобие персидского ковра, – это никогда не приходило ему в голову. Какое дело было до всего этого грубому, всю жизнь копавшемуся в земле, надрывавшемуся за работой голландскому фермеру?Лошади бежали дружно, и цель путешествия уже была близка.Время от времени Клаас бормотал еще: «Капуста… капуста красива», но Селина не обижалась. В такой день, как сегодня, ее ничто не могло огорчить. Ведь несмотря на недавно пережитое горе, на одиночество, на жуткую мысль, что едет она к совсем чужим, и неизвестно, как встретят ее новая жизнь и новые люди, что-то в ней ликовало и стремилось навстречу этому новому. Она сделала почти революционный шаг с точки зрения людей, подобных ее родне в Вермонте. От них она отошла навсегда. Но она была молода, обладала прекрасным здоровьем, испытывала большое любопытство к жизни, которое она унаследовала от отца и которое не утратила до конца жизни. Сколько раз из-за этой черты характера она оказывалась загнанной в такие углы, забредала в такие тупики, откуда, казалось, нет выхода, и хочется бежать, отряхнув прах со своих ног. Но красная и зеленая капуста всегда оставалась для нее похожей на хризопразы и порфир. Жизнь безоружна против таких женщин, как Селина.Итак, она была радужно настроена, несмотря ни на что, и поглядывала то на равнинную прерию, расстилавшуюся вокруг, то на молчаливого своего возницу. Ей, с ее живой общительной натурой, была неприятна молчаливость Клааса. Но это не могло нарушить ее радостного возбуждения.Клаас Пуль был директором школы. Ей предстояло жить у него в доме. Может быть, ей следовало бы быть серьезнее и не болтать о капусте? Она обернулась к нему и попыталась принять серьезный вид солидной учительницы, перевести разговор на другую тему.У вас трое детей, не правда ли, мистер Пуль? Что же, все они будут моими учениками?Клаасу Пулю понадобилось время, чтобы сосредоточиться на двух вопросах, заданных одновременно, и обдумать ответ. От такого напряжения у него даже морщина появилась на лбу. Затем он попытался двумя кивками головы, из которых один должен быть утвердительным, другой – отрицательным, сразу ответить Селине на оба вопроса. Селина с любопытством наблюдала это сложное движение головы, но не вполне разобралась в его значении.– Вы хотите сказать, что у вас не трое детей? Или что они не будут моими учениками! Или…– У меня трое детей. Не все будут вашими учениками. – Это заявление было сделано в самой определенной и категорической форме.– Но отчего же! Кто же из них не будет?Этот новый залп оказался роковым; реплики спутника Селины, по капле сочившиеся из его уст окончательно прекратились, и так, в полном молчании, они проехали мили три. Селина, несмотря на все усилия сохранить серьезность, не выдержала, и смех ее зазвенел, подобно трелям птицы в тишине осенних сумерек.К этим звукам присоединились вдруг и раскаты мужского хохота. Смеялись: она немного сконфуженная бесплодностью своих усилий выглядеть солидной, он – тугодум, флегматичный фермер – нежданно пришел в хорошее настроение просто из-за присутствия рядом с ним, в его экипаже, этого беленького, похожего на птичку, хрупкого и большеглазого создания.Селина совсем успокоенная, в приливе расположения к своему спутнику, продолжала свои расспросы:– Скажите же мне, кто из них будет учиться, кто нет?– Герти будет ходить в школу. Жозина – тоже Ральф работает на ферме.– Сколько лет Ральфу?– Двенадцать.– Двенадцать! И не будет больше учиться! Но отчего же?– Ральф работает на ферме.– А разве Ральфу не хочется в школу?– Конечно хочется.– И не думаете ли вы, что ему следовало бы посещать ее?– Ну конечно.Она не хотела отступать.– А ваша жена разве не хотела бы, чтобы Ральф ходил еще в школу?– Марта? Ну конечно.– Но, Боже мой, отчего же в таком случае он не будет учиться?Голубые глаза Клааса снова были устремлены в точку между ушей лошади. Лицо его было спокойным и кротким.– Ральф работает на ферме. Селина сдалась, побежденная.Она задумалась, представляя себе, какими должны быть эти Ральф, и Герти (вероятно Гертруда?), и Жозина. Все это так интересно, и подумать только, что она могла бы выбрать Вермонт и превратиться в засушенное яблоко.Сумерки спускались быстро. Туман, словно жемчужная пелена, окутал прерию, поглотил последний блеск в небе, придал призрачную красоту полям, деревьям, всему вокруг. Селина, жадно всматриваясь, открыла было рот, чтобы выразить громко свое восхищение, но, что-то вспомнив, быстро сжала губы. Первый урок в Ай-Прери был ею усвоен. Глава третья Пули жили в доме, типичном для Ай-Прери. Селина и Клаас миновали десятки точно таких домиков. Энергичные переселенцы из Голландии строили их по образцу тех приземистых домиков, в каких жили их соотечественники на низменностях вокруг Амстердама, Харлема, Роттердама. По фасаду домика Пулей, чинно в ряд, как солдаты, стояли подрезанные деревца.Селину ослепил блеск стекол, в доме было множество маленьких окошек, каждое – не больше носового платка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80