– Я постараюсь не волноваться, как старая курица, при мысли, что ты – на воде. Ну, продолжай, Дирк. Что же после обеда?..Он не был словоохотлив. Настоящий потомок голландцев. Но в последнее время он оживился. «Паула…» повторялось снова и снова в его рассказах. «Паула… Паула…» – он не сознавал этого, но ухо матери уловило что-то новое.– Я не видела ее с тех пор, как она была школьницей, – заметила Селина. – Ей должно быть теперь… постой, – да, она на год старше тебя. Ей двадцатый год пошел. Была такая черненькая, тоненькая девчурка. Жаль, что она не унаследовала прелестные золотистые волосы Юлии и яркий цвет ее лица. Евгений – тот весь в мать, а лучше бы дочка была такой: девушке красота нужнее!– Да она не хуже Евгения! – горячо вступился Дирк. – Она – смуглая и стройная, знаешь тип сладострастной (Селина подавила невольное движение) Клеопатры. Глаза у ней большущие и чуточку раскосые. Не косые, а так… в уголках немного скошены, отчего кажутся больше, чем у других людей.– И мои глаза находили когда-то красивыми, – сказала Селина с невольной ревностью. Но сын не слышал ее.– Другие девушки рядом с ней выглядят такими обыкновенными.Он помолчал с минуту. Молчала и Селина, но то было иное молчание: не от переполненного радостью сердца – о нет!.. Дирк снова заговорил, продолжая прерванную нить своих рассуждений:– А ее руки…Селина постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно и естественно.– Ее руки, Дирк?Он помолчал минуту, сдвинув брови. Потом медленно:– Не знаю, право. Они смуглые, и ужасно тонкие, и ужасно… цепкие. Я начинаю нервничать, когда смотрю на них. И если даже вся она спокойна и холодна, они такие горячие, когда до них дотронешься…Он посмотрел на руки матери, занятые шитьем. То была мягкая шелковистая ткань, из которой она шила чепчик для второго ребенка Герти Пуль – Ван-дер-Сид.Огрубевшие пальцы так неумело, почти робко, касались мягкой податливой материи. Мужская работа, солнце, вода, ветер так изменили эти когда-то нежные руки. Но какие они были сильные, и спокойные, и уверенные, и ласковые! Внезапно Дирк вымолвил, глядя на них:– А вот твои руки… я люблю их, мамочка.Она порывисто опустила работу на колени, так поспешно, что слезы радости и благодарности не успели капнуть на розовый шелк. Она зарделась, как девушка.– Правда, Слоненок? – спросила она.Через минуту она снова склонилась над шитьем. Сейчас у нее было молодое, свежее, оживленное и радостное лицо той девушки, которая, сидя в тележке Клааса Пуля, восторгалась изумрудными и багряными полями капусты вдоль Гельстедской дороги. Это выражение освещало ее лицо всегда, когда она чувствовала себя любимой и счастливой, и оно удивительно ее красило. Оттого-то лишь те, кто не любил ее и не был ею любим, находили ее некрасивой.Снова молчание у камина, но теперь уже иное молчание. Затем:– Мама, что бы ты сказала, если бы я вздумал перейти на архитектурное отделение?– Это тебя интересует, Дирк?– Д-да. Я думаю, что заинтересует.– Я была бы рада, очень рада.– Но это будет стоить массу денег.– Я как-нибудь улажу. Достану. Что побудило тебя решиться на это?– Не знаю толком, честное слово. Новые здания – вот университет, например, – такой контраст со старыми. И как-то мы говорили, Паула и я, она терпеть не может их дом на Прери-авеню. «Ужасный старый каменный урод», – говорила она о нем. Она хочет уговорить отца выстроить в северной части озера дом вроде итальянской виллы или французского замка. Так много их приятелей переселились на Северное побережье, подальше от этих безобразных кварталов Чикаго с их смешными башенками, лестницами с улицы и выступами у окон! Ух!– Может быть, вы и правы, – медленно возразила Селина. – Но я люблю эти старые дома.Они мне кажутся такими простыми и солидными, как костюмы старого Юга. Может быть, они и безобразны; но смешного в них ничего нет, Дирк. В них какое-то величие. Это – Чикаго. А те французские и итальянские игрушки… ну, представь себе Авраама Линкольна в шелковых розовых панталонах, и туфлях с бантами, и рукавах с кружевами. Дирк засмеялся. Но пытался возражать.– Но у нас нет собственно никакой отечественной архитектуры. Ведь не эти же закоптелые старые камни ее представляют, а?– Нет, этого я не говорю. Но виллы и шато, которыми вы увлекаетесь, в предместьях Чикаго, будут так же неуместны; как вечерний кружевной туалет в пустынях Аризоны. Эти виллы не дадут вам прохладной тени днем и не согреют вас в сырые ночи. Мне думается, то, что ты называешь отечественной архитектурой, должно учитывать климат и все другие особенности страны. А башни и выступы и прочее так же мало нужны Америке, как и рвы, и подъемные мосты. Весь этот стиль, естественно, сохраняется как наследие прошлого в странах, где не совсем отжил еще феодализм.Дирк был увлечен. Он любил беседовать со своей матерью. Они вдвоем принялись обдумывать, каким должен быть типовой чикагский дом. И, обсудив его во всех подробностях, продолжали болтать о других вещах, обмениваясь улыбками, вдвоем у огня как хорошие товарищи.Следующее утро, однако, застало их снова серьезными. Вопрос о колледже на Востоке, где Дирк будет изучать архитектуру, был, по-видимому, решен окончательно. Селина была довольна. Дирк – озабочен. Он заговорил о расходах, с этим связанных, когда они сидели за утренним завтраком. Это был, собственно, завтрак Дирка, так как мать его вставала на много часов раньше и теперь подсаживалась к столу лишь за тем, чтобы присмотреть, все ли в порядке, и составить сыну компанию. В это утро она только что вернулась с поля, где пересаживали из парников в грунт молодую рассаду помидоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80