Ты весь промокнешь.– Здесь белые луковицы. Последние. Я могу впять за них отличную цену, но уж, конечно, в том случае, если они не намокнут. Этими мешками я лучше укрою их сверху.– Не ночуй в телеге, Первус. Возьми комнату на постоялом дворе. Ведь ты знаешь, что последний раз после ночевки на рынке ты лежал целую неделю.– Я думаю, прояснится. Дождь к вечеру пройдет. Тучи действительно к вечеру разогнало ветром.На часок перед закатом выглянуло и обманчивое солнце. Первус ночевал на рынке, так как ночь была хотя и сырая, но душная. В полночь подул ветер с озер, холодный и сырой, и снова принес с собой дождь.У Первуса, озябшего и промокшего, был очень жалкий вид поутру. Горячий кофе, которого он напился в десять часов, когда самая жаркая пора торговли миновала, немного согрел его. Домой он приехал только к концу дня. Сквозь бронзовый оттенок, который за годы придали его лицу ветер и солнце, выступала теперь сероватая болезненная бледность, как тусклое серебро из-под эмали. Селина тотчас уложила его в постель, несмотря на его слабые протесты. Приложила к ногам горячие утюги, завернутые во фланель, обложила его бутылками с горячей водой. Но вместо ожидаемого облегчения началась лихорадка с ознобом и высокой температурой. Первус. дышал с трудом, и Селина с ужасом увидела, как под глазами, на щеках, вокруг рта выступили зловещие черные полосы. Она погнала Стина за доктором. Была душная ночь, в воздухе чувствовалось приближение грозы, и на западе полыхали зарницы. Только к утру во дворе застучали колеса экипажа доктора.– Не открыть ли окна? – спросила Селина, обращаясь к старому врачу Ай-Прери, вошедшему в спальню. – Ему будет легче дышать. Он дышит так… так… – она не могла выговорить «страшно»: у нее вдруг перехватило горло, и она расширенными глазами глядела то на больного в кровати, то на доктора. Глава десятая Первус, словно сраженный гигант, недвижно и величаво лежал на постели, одетый в черный, парадный, нелюбимый им костюм. Маленькая ферма, на которой царила эти дни непривычная суета и волнение, выглядела еще более убогой, съежилась под давлением всеобщего внимания обитателей Ай-Прери, желавших проститься с умершим. Но самое трогательное и мучительное зрелище представляла Селина, вдова, не имевшая времени проливать приличные случаю слезы. Ферма напоминала о себе надо работать. Болезнь, смерть, горе – а за огородом все-таки надо ходить, овощи надо снимать, везти на базар, продавать. От этого огорода зависело будущее мальчика и ее собственное.В первые после похорон дни то один, то другой сосед-фермер помогал Селине и Яну Стину и в поле и при продаже. Но у каждого было собственного дела выше головы. На пятый день отправлять на базар пришлось Яна, и все сомнения и тревоги Селины оправдались, когда он воротился на следующий день, продав только половину товара и то в убыток. Непроданные овощи испортились и были сброшены в хлев, чтобы потом пойти на удобрение.– Мне не повезло на этот раз, – объяснял Ян, – из-за того, что я не захватил хорошее место па площади.– Но вы выехали ведь так рано!– Так что ж из того! Меня оттеснили, увидели, что новичок, – и, пока я распрягал и стреноживал лошадей, отодвинули телегу назад. Ничего не поделаешь.Селина стояла в дверях, Ян – во дворе с лошадью. Она повернулась лицом к нолю. Человек наблюдательный (а Ян Стин вряд ли им был) заметил бы, какое сосредоточенное и решительное выражение приобрели за эти дни черты лица этой фермерши в стареньком ситцевом платье.– Я сама поеду в понедельник.Ян вытаращил глаза:– Поедете? Куда?– На базар.Приняв это за шутку, Ян Стин неуверенно ухмыльнулся, вздернул плечи и повел лошадь в конюшню. И всегда-то она говорит вещи, в которых мало смысла. Его изумление и недоверие разделили и все обитатели Верхней Прерии, когда в понедельник Селина действительно взяла поводья в свои маленькие загрубевшие руки.– На базар… – возражал Ян настолько горячо, насколько позволяла ему его голландская флегматичность. – Женщина на рынок не ездит, Женщине полагается…– А эта вот женщина поедет.Селина поднялась в три часа ночи. Разбудила брюзжавшего Яна. Дирк присоединился к ним уже в поле в пять часов. Все трое сняли овощи и нагрузили телегу.– Уложите их поаккуратнее, – командовала Селина, собирая связки редиски, моркови, свеклы. – И связывайте их покрепче, вдвое веревку и букетом, а не пучками, вот так. А теперь еще надо обтереть их.В Верхней Прерии овощи обмывали весьма редко и небрежно, связывали кое-как, крупные с мелкими вперемешку, и никому не приходило в голову, как Селине, делать из них букеты. Частенько овощи бывали все в земле – пускай, мол, та хозяйка, что их купит, сама и чистит и скребет их у себя на кухне. Что же им еще делать, этим бабам?Селина вычистила и вымыла под краном свою морковь так, что она блестела, как золотая. Ян Стин окончательно впал в столбняк. Он отказывался верить, что она действительно намерена привести свой план в исполнение. Женщина – жена фермера из Верхней Прерии – поедет с товаром на рынок, как мужчина. Одна ночью на рыночной площади или в одной из дешевых гостиниц города! За воскресный день новость неведомым путем распространилась по всей округе и оживленно обсуждалась и в домах, и в церкви. Недурно, нечего сказать – и это женщина, всего неделю тому назад овдовевшая. В воскресенье после обеда кое-кто из обитателей Ай-Прери явился с визитом на ферму де Ионг и не застал Селину в доме: она копалась на заброшенном западном участке, а Дирк, конечно, отправился туда с ней вместе.Преподобный Деккер появился на ферме поздно вечером в воскресенье, после вечерней службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80