– Эти кудри делают тебя похожей на этакого соблазнительного ангелочка. Очень сексуально. Мне нравится.
Его понизившийся до шепота голос был бы более уместен среди сбившихся простыней, чем на залитом солнцем дворе позади магазина.
– Мне ужасно нравится, – повторил Роум.
Их глаза встретились, и Лисса не смогла отвести взгляд, впервые ощутив на себе силу его чувственного воздействия. «Должно быть, именно так чувствуют себя женщины, когда падают в обморок», – промелькнуло в ее сознании.
Глаза Роума, такие яркие и лучистые, окруженные густыми черными ресницами, эти глаза-искусители сейчас были так близко, что она могла разглядеть мерцающие в них золотистые блики. Помимо воли, губы ее приоткрылись в ожидании чего-то, чему она не осмеливалась дать название. Его лицо, казалось, еще больше приблизилось к ней, и ее затуманенный взор наткнулся на его губы, как будто специально созданные природой, чтобы доставить наслаждение женщине. Легкий вздох сорвался с ее губ, глаза начали сами собой закрываться…
Громкое тарахтение проехавшего поблизости грузовика разрушило чары. Роум пробормотал проклятие, от которого Лисса остолбенела. Она неловко отпрянула, снова рассыпав свои вещи. Ощущение сосущей пустоты в желудке немного отпустило. Лисса стала поспешно собирать свои вещи, но пальцы плохо слушались ее. Больше всего она боялась коснуться рук Роума, который поспешил ей на помощь. Прикосновения этого мужчины лишали ее воли и разума, делали безвольной игрушкой в его руках.
Лист бумаги парил в воздухе, и быстрым движением Роум перехватил его, не дав улететь. Мельком взглянув на запись, он уже протянул было его Лиссе, бросил еще один взгляд и стал перечитывать уже внимательно.
«О нет, только не это!»
– Отдай! – Она попыталась вырвать листок из его руки, но Роум оказался проворнее.
– И что же тут такого особенного? Это просто список… Ты что, собираешься завести пса? – с недоумением спросил он.
Лисса зажмурилась, чувствуя, что краснеет, как рак. Он снова просмотрел список, его взгляд остановился на злосчастном пункте, который она подчеркнула. Сейчас Лисса чувствовала себя, подобно раку, попавшему в кипяток.
– Лисса, что значит «способен к деторождению»? – Любопытство всегда было главным его пороком. – Ты хочешь подарить кому-то пса? Или собираешься их разводить?
Не отвечать. Это всегда лучше всего действовало на Роума.
– Нет! Я не собираюсь это обсуждать. Отдай мне бумагу.
Снова она попыталась вырвать лист из его руки. И снова он с легкостью отбил ее атаку.
– Так для кого все-таки собака?
В прежние времена, если не срабатывало молчание, то иногда помогала уступчивость.
– Это сюрприз. Отдай бумагу.
– Я тебе не верю.
Роум все еще держал листок так, что она не могла его достать.
– Что происходит? Я жду объяснений.
– Происходит? С чего ты взял, будто что-то происходит? – Лисса начала терять терпение.
Еще одна безуспешная попытка вырвать список. Роум зажал листок бумаги в кулаке и скрестил руки на груди.
Теперь, чтобы достать бумагу, ей пришлось бы вступить в тесный контакт с его слишком привлекательным телом. От этой мысли во рту у нее пересохло.
– Я жду, – объявил он. И снова в его глазах промелькнуло самодовольство.
«Что плохого случится, если он узнает?»
Лисса отвернулась от него, сознавая свое поражение, глядя поверх его плеча на автостоянку, занятую лишь ее машиной и ярко-красным «корветом», который, несомненно, принадлежал Роуму. Как обычно, брат опаздывал. Исчезла последняя надежда избавиться от Роума.
– Я полагаю, ты ждешь объяснения, – начала она медленно.
– Я тоже так полагаю.
Тон, каким он это произнес, отнюдь не улучшил ее самочувствия. Лисса взглянула вверх, не ожидается ли в ближайшее время удар грома, который смог бы избавить ее от неминуемого объяснения. Кристально чистое небо отвергало даже эту надежду на спасение. Землетрясений в их краях тоже не ожидалось в ближайшие сто лет. Ну что ж, выхода нет. Она повернулась, чтобы быть с ним лицом к лицу.
– Дело в том, что в следующем месяце мой день рождения.
– Поздравляю!
– Не с чем.
– Не с чем? – Роум удивленно вскинул брови.
Лисса буквально ощущала, как на лице ее появляются морщины от одних только ненавистных слов:
– Мне исполняется двадцать девять.
Лицо Роума выразило полнейшее недоумение. Наконец он произнес:
– Ну и что? Это прекрасный возраст.
– О, Роум, неужели ты не понимаешь! – Она с трудом выдавливала из себя слова. – Мне уже почти тридцать. – Голос был полон отчаяния. – Я старею.
Роум захохотал, как будто она рассказала остроумный анекдот. Немного успокоившись, заявил:
– Ты, конечно, шутишь! – и, наклонившись, всмотрелся в ее лицо. – Не так ли?
Лисса отчаянно потрясла головой, старательно избегая его взгляда.
– Если бы.
Роум выпрямился.
– Слушай, двадцать девять – это довольно далеко еще до дряхлости. И потом, мне уже, – он понизил голос до конспиративного шепота, – тридцать два.
– Да, но ты мужчина. У женщин все иначе. Мужчины с возрастом становятся значительными, женщины – седыми, мужчины приобретают опыт, женщины – морщины, мужчины…
– Лысеют, – с улыбкой продолжил он. – Где ты набралась этой чепухи? Это какой-то бред феминистки.
Лисса пожала плечами.
– Я не могу поверить в эту чушь. Но что общего между твоим «преклонным» возрастом и этим списком?
Напрасно она надеялась, что Роум позабыл о нем.
– А, ерунда.
Лисса снова попыталась завладеть списком, и снова он оказался проворнее.
Держа бумагу так, чтобы Лисса не могла достать ее, Роум принялся читать вслух:
– Спокойный. Хорошо воспитанный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50