«не жениться, пока не придет его время». Цитировались так– же слова Новака, опубликованные в одной из статей, что его время придет еще не скоро – если вообще придет.
Но сейчас на лице Роума играла улыбка, которая напомнила Лиссе выражение пойманного с поличным пятилетнего шалуна. Она пыталась уверить себя, будто эта улыбка ее совершенно не трогает. Точно такая улыбка появлялась всякий раз, когда он полагал, что доставит несказанное удовольствие, разрешив участвовать в осуществлении его самого последнего смелого научного проекта – вроде того, после которого она целый месяц ходила с зелеными волосами.
…Не говоря уж о просьбе зашить прореху на заду его джинсов прямо на нем. За это она была отстранена на день от занятий в школе «за неприличное поведение».
… Или когда, временно оставшись без колес, Роум потребовал, чтобы она возила его по всему городу в недавно приобретенном стареньком «кадиллаке».
Если память не изменяла Лиссе, именно в то время она провела отчаянно несчастный вечер, сидя в запертой машине на стоянке у сомнительного ночного заведения, куда ее, ввиду молодости, не пропустили. Тем временем Роум весь вечер снюхивался с блондинкой, – или она была рыжей? – являвшей собой самый сногсшибательный из когда-либо виденных Лиссой образчик щедрости природы. Он даже заставил Лиссу надеть шоферское кепи, чтобы, явившись на свидание, произвести впечатление на девицу своим «шофером».
Нет уж, больше никогда Лисса не попадется в его сети – но, тем не менее, ей действительно необходимо сейчас переговорить с ним.
Роум провел пальцем по ее бровям, как бы пытаясь стереть хмурое выражение с ее лица.
– Ну, Тыковка, разве так надо приветствовать прибытие в Сан-Диего самой выдающейся персоны после…
– После панд? – с иронией спросила она, наклоняясь, чтобы собрать свои разбросанные вещи.
Роум закончил колледж в то лето, когда панд – так называемых гималайских медведей – впервые привезли в зоопарк Сан-Диего. И прошедшие десять лет не изменили, как видно, его своеобразного чувства юмора.
Она подняла на него глаза.
– По крайней мере, они были в клетках и не могли ничем ответить на назойливое любопытство глазеющей публики. И не называй меня, пожалуйста, Тыковкой, я не овощ.
Роум отстранился, в притворном отчаянии, драматическим жестом прижав руки к груди.
– Ты ранишь меня в самое сердце, Тык… Лисса. Почему ты считаешь, что я приставал к тебе? И потом, неужели ты относишь себя к любопытствующей публике?
– Нет, я как раз не из любопытных, Роум.
Лисса снова уселась на теплые камни ограды и попыталась принять прежнюю позу, давая понять, что не желает продолжать в том же духе. К ее разочарованию, Роум проигнорировал прозрачный намек. Он уселся рядом с ней слишком близко, так, что это угрожало ее душевному спокойствию, и устроился поудобнее.
– Джейсон уже здесь? – спросила она. – Почему ты не у него?
Может быть, хоть это заставит его уйти. Ведь он деловой человек и не привык зря тратить драгоценное время.
– Я пришел пораньше. – Он ухмыльнулся. – Решил, что следует потратить минуту-другую, чтобы заново познакомиться с сестренкой Джейсона. Ведь много времени прошло, правда?
– Десять лет. – Она не захотела уточнить: плюс два месяца и четыре дня.
Скупость ответа не располагала к дальнейшему разговору, но тут Роум заметил в ее руках ручку и бумагу.
– Что ты там пишешь? Неужели стихи? – поинтересовался он. – Уж не обо мне ли ты? Как я тебе показался?
Лисса еще дальше отодвинулась от него.
– Чего ради я стану писать о тебе?
И она демонстративно положила между ними свою сумку. Роум пожал плечами и вытянул вперед ноги. Насколько помнила Лисса, он всегда и везде чувствовал себя непринужденно. Она уставилась на его кроссовки престижной фирмы, пытаясь избавиться от навязчивых воспоминаний.
– Потому что тебе всегда нравились парни с обаянием и индивидуальностью. А я, – он схватил ее левую руку и ткнул ею себе в грудь, – я – твой идеал.
Лисса тщетно пыталась освободить руку.
– Пожалуйста, не скромничай, а то создашь у людей неверное представление о себе.
– Ну, ты же знаешь меня, – ухмыльнулся Роум. – Я самый скромный парень на свете.
Самодовольное выражение его лица опровергало это утверждение. Его рубашка была распахнута на груди, и, выдернув руку, Лисса только и могла сказать:
– Скромность – не совсем то слово, которое приходит на ум при виде тебя. И потом, почему ты не застегнешь свою рубашку?
– Сегодня жарко, – объяснил он.
– По термометру сейчас всего двадцать два градуса, – возразила Лисса.
– Да, но позже станет жарко, – стоял на своем Роум. Он всегда предпочитал, чтобы последнее слово оставалось за ним.
– Максимальная температура, которую обещали на сегодня, – двадцать три градуса.
– Вот видишь, – торжествующе сказал он, – будет жарче.
Лисса в отчаянии воздела руки к небу. Что бы она ни говорила Роуму, всегда было как об стену горохом. Он просто беззаботно шагал по жизни, усеивая пройденный путь женскими сердцами.
«Разбитыми, но, – мысленно вставила она, – очень счастливыми сердцами».
Набежавший ветерок набросил прядь волос ей на глаза. Прошло только дня два, как Лисса сделала себе новую прическу – коротко постриглась и завилась. Она никак не могла привыкнуть к ней после того, как долгие годы ходила с длинными прямыми волосами. Она чувствовала себя немного дискомфортно со стрижкой, и ей казалось, что с этими кудряшками она выглядит как…
– Сексуальный ангел, – прервал Роум ее размышления.
– Что?! – воскликнула она.
– Твои волосы. – Он намотал на палец выбившуюся прядь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50