Но я же теперь не могу воротиться!
АА. Раньше ты тоже не мог. Какая же разница?
ХХ. Все из-за тебя.
АА. Разве я велел тебе уничтожать деньги? Я всего лишь теоретически рассуждал, а тебе сразу захотелось стать Спартаком.
ХХ. Ничего я не хотел, я хотел только воротиться, только воротиться.
АА. Теперь поздно.
Достает из своего чемодана несколько листов бумаги, покрытых рукописным текстом. Садится за стол, на левый стул. Методично рвет листы
ХХ. Что это?
АА. Планы, этюды, заметки. Я ведь собирался писать мое великое произведение.
ХХ. Зачем тогда рвешь?
АА. Теперь уже не напишу. Выяснилось, что идеальный раб не существует. Если даже для такого каторжника, как ты, наступает свой миг свободы... Ты для меня был образцом, вдохновением, аксиомой и отправным пунктом. Все это ты разрушил в одно мгновение. Отнял у меня плод моих исследований и размышлений. В зародыше уничтожил великое произведение, вандал.
ХХ. И-и-и, чего там...
АА. Конечно, тебе-то наплевать. Тебе абсолютно наплевать, что из-за одного твоего непродуманного жеста человечество понесло невосполнимую утрату. Мой труд мог бы стать ценным вкладом в универсальную культуру, это ты можешь осознать? Причем, одним из самых оригинальных.
ХХ (встает и снимает пиджак. Вешает его на спинку стула. Влезает на стул, со стула - на стол.) Подвинься.
АА. А каким ты был великолепным рабом... И все испортил. Только о себе думаешь. (ХХ снимает галстук и вяжет из него петлю. Привязывает конец галстука к патрону лампочки.) Собираешься вешаться?
ХХ. А что, нельзя мне?
АА. Можно, можно. Самоубийство - священное право свободного человека, последнее свидетельство его свободы.
ХХ. Тогда подвинься.
АА (передвигает бумаги на край стола). Это даже логический результат твоего предшествующего поступка. Раз уж ты начал обретать свободу, тебе ни в чем нельзя теперь отказать. Но, честно говоря, чувство меры тоже не помешало бы.
ХХ (тянет за галстук, проверяя его прочность). Вроде крепко.
АА. Утрировать - это дурной вкус, хотя, правда, дурной вкус типичен для всех выдвиженцев... Может, перестанешь, наконец, возиться с этим своим вешаньем?
ХХ (надевает петлю на шею). Отодвинься.
АА. Зачем?
ХХ. Я сейчас оттолкну стол.
АА. Настаиваешь все же на своем. Вот ненасытный выскочка.
ХХ. Я сказал - отодвинься.
АА. Какая толстокожесть.
ХХ. Ты отодвинешься или нет?
АА. Тебе непременно хочется быть вульгарным?
ХХ. Ладно, как хочешь. Я и так могу оттолкнуть.
АА. Постой. А твое последнее слово?
ХХ. От...
АА. Тссс, не доканчивай. Останься в моей памяти человеком возвышенным, хоть и из простых. Что ты хотел сказать, я знаю, но это было предназначено мне. А что для семьи?
ХХ. Для семьи?
АА. Ты уже забыл, что у тебя есть семья? Неужели она не заслуживает нескольких слов от тебя?
Пауза.
ХХ. Они меня не услышат.
АА. Тогда напиши им.
ХХ. Сейчас?
АА. Именно сейчас. Ты же вешаешься, так что вряд ли представится другой случай.
ХХ. Так я уже завязал...
АА. Ну, тогда продиктуй, я напишу за тебя. (Переворачивает последний целый лист бумаги чистой стороной вверх, достает из кармана авторучку.) Итак, с чего мы начнем?
ХХ. Дорогая жена и вы, любимые дети...
ХХ. В первых строках моего письма сообщаю вам, что я здоров...
АА. Здоров... Хм, ну что ж. (Пишет.) Что дальше?
ХХ. Чего и вам желаю...
АА. Может, все-таки не стоит?
ХХ. Почему?
АА. Не слишком уместно... (Проводит пальцем по горлу и высовывает язык.)
ХХ. И то правда. Тогда лучше не надо.
АА (перечитывает). "Что я здоров". Точка. Что дальше?
ХХ. ...И дела мои идут хорошо.
АА (пишет). На небеси...
ХХ (машинально продолжает). Как и на земле... (Спохватывается.) Почему на небеси?
АА. Ты же отправляешься на небо.
ХХ. Не мешай. Зачеркни.
АА. Зачеркнул. Что дальше?
ХХ. Не знаю.
АА. Хочешь, я напишу за тебя?
ХХ. Пиши.
АА (пишет). Я все-гда пом-ню о те-бе и де-тях...
ХХ. Хорошо.
АА. И потому хочу повеситься.
ХХ. Как?
АА. Повеситься.
ХХ. Я же не потому.
АА. Ну, хорошо. (Пишет.) ...Повеситься, потому что совсем о вас не думаю.
ХХ. Нет!
АА. Что, опять не так?
ХХ. Не так! Образованный, а письма написать не может.
АА. Ну, тогда как бы ты сам это сформулировал?
ХХ. Как-нибудь так... покороче.
АА. Я вешаюсь. Ваш любящий муж и отец. Подпиши. (Подает бумагу и ручку ХХ. Тот пробегает взглядом текст, затем сминает бумагу и бросает на пол. Высвобождает голову из петли и слезает со стола.) Значит, уже не будем писать? (ХХ отворачивается и идет направо.) Ручку! (ХХ отдает ручку и ложится на свою кровать, лицом к стене.) Ну, как хочешь. (Влезает на стул, затем на стол, отвязывает галстук и бросает его на правый стул.) Ты прав, не все еще потеряно. Я не о себе говорю, но ты... Можешь все начать сначала. (Сверху доносится хлопанье дверей, шаги выходящих на лестницу гостей, смех и возгласы.) Увидишь, как обрадуется жена. А дети? Они там тебя ждут, все глаза проглядели... И жена тебя ждет, тоскует... Вот будет радость. Все выйдут тебя встречать, весь городок. Может, даже с оркестром... (Последний взрыв хохота на лестнице. Тишина.) Ну, что скажешь? (ХХ не отвечает.) А подарки? Не забудь о подарках. Господи, какие это будут прекрасные вещи! Каждому привезешь по подарку. И то, и се... ты, впрочем, сам лучше знаешь, что кому купить. Купишь все, что тебе только захочется. Целые чемоданы разнообразнейших вещей. А как все станут завидовать тебе, да? (ХХ не отвечает.) Станут, станут. (Идет направо вглубь комнаты, где ХХ оставил свои вещи, берет одеяло и укрывает им ХХ. Переходит налево и ложится на кровать, на спину, заложив руки за голову.) А там и дом построишь. Красивый дом. Каменный, высокий... Не какую-нибудь лачугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20