Решив, что лучше сразу покончить с вопросами, она слегка изменила тон. – Я-то думала, ты обрадуешься, Дженсон. Я даже полагала, что ты одобришь мое решение. В конце концов, – поддела она его, – разве не респектабельной жизни ты всегда желал для меня?
Он опустился на кровать и машинально пригладил волосы.
– Я не понимаю тебя, Сарина, – сказал он, отводя взгляд. – Я просил тебя переехать отсюда в свой собственный дом, но ты отказала мне. А незнакомец, какой-то вдовец с ребенком, предложил тебе стать няней и жить в его доме, и ты согласилась. Неужели ты собираешься провести остаток своих дней, прислуживая чужим людям и заботясь об их детях? Чем этот мужчина отличается от Шукэна? – разъярился он. – Ты сама сказала, что он вдовец. Как долго, по-твоему, твоя драгоценная добродетель останется в неприкосновенности?
– Если бы ты хоть раз его увидел, ты не задавал бы таких глупых вопросов, – парировала она.
– Мне плевать, как он выглядит, черт возьми! Он все равно остается мужчиной, и ты будешь жить с ним под одной крышей.
– А ты предпочитаешь, чтобы я жила под одной крышей с тобой?
– Я уже отказался от этой глупой затеи, Сарина. – Голос Дженсона изменился, и в нем появились тоскливые нотки. – Мужчина не может вечно терпеть отказы и не чувствовать себя при этом униженным. – Он встал и легонько коснулся рукой ее щеки. – Удачи тебе, Сарина. – И Дженсон вышел из комнаты.
– Дженсон! – Уронив платье, которое она держала в руках, Сарина бросилась за ним, но, добежав до двери, остановилась. Так будет лучше: все равно ничего не изменишь.
Сарина наклонилась, подобрала платье и, стиснув зубы, продолжила сборы, твердя себе, что ей наплевать, что о ней думает Дженсон Карлайл и куда он поплывет после Гонконга.
Ничто не должно интересовать ее сейчас, кроме ее любимого сына.
Глава 26
Весна была самым коротким, но самым прелестным временем года в Гонконге. Однажды мартовским утром Сарина проснулась, вдохнула аромат камелии, цветущей под ее окном, прижала подушку к груди и счастливо улыбнулась.
Сегодня воскресенье. Даже Майкл Стивен понимал, что воскресенье – это особенный день, и спал подольше, а когда просыпался, то попадал прямо в объятия Льюиса Дина. По молчаливому соглашению, по воскресеньям именно Льюис Дин по утрам занимался ребенком, что давало Сарине немного свободного времени, а Льюису возможность провести несколько минут наедине с сыном.
Мадам Блю ошиблась. Никогда раньше Сарина не испытывала такого спокойствия и умиротворения. Один день медленно и неторопливо перетекал в другой. Ее жизнь ограничивалась теперь миром Майкла Стивена, и она не хотела ничего иного. Она ела вместе с ним, играла, гуляла, когда позволяла погода, и изображала заботливую няню, обмениваясь опытом и советами с другими нянями, катящими в колясках своих подопечных. Вечерами она купала сына и укладывала его спать, часто оставаясь в его комнате еще на несколько часов, чтобы молча посидеть в большом кресле-качалке, наблюдая, как он спит. Скоро ей стало казаться, что она никогда не расставалась с Майклом Стивеном.
Каждый ее день был заполнен тысячей восхитительных переживаний, связанных с сыном, а каждую ночь она вновь перебирала их в своей памяти, словно скупец, пересчитывающий свои сокровища. Каждый новый зуб, новое слово, которое он выучил, кусочек новой пищи, которую он попробовал, были победами, пережитыми вместе, а потом она могла наслаждаться ими в одиночестве.
Майкл Стивен был красивый мальчик, необыкновенно похожий на своего настоящего отца, хотя мягкость его характера, казалось, каким-то образом была унаследована им от Анны Дин. Сарина часто гадала: что же, кроме светлых волос, досталось ему от нее, его настоящей матери?
Сарина легла на спину и посмотрела на полог кровати. В один из редких моментов общительности Льюис Дин рассказал ей, что мебель, которая сейчас стоит в ее комнате, стояла в комнате Анны, когда та была молоденькой девушкой и жила в Сассексе. Все вещи отличались необыкновенным изяществом, и хотя Дины поменяли обивку, ткань с рисунком из маленьких букетиков фиалок, перевязанных длинными розовыми ленточками, была точно такой же, как та, первая. Такой же рисунок украшал балдахин кровати и присборенные занавески на окнах. Как это не похоже на аскетичную простоту комнаты, в которой она жила в Орегоне! Сарина с грустным вздохом подумала, что комната Анны Дин была идеалом, о котором мечтает любая девушка.
Она натянула одеяло на голову, свернулась калачиком и спряталась в этом подобии гнездышка. Здесь было тепло и безопасно, так же как, наверное, было безопасно внутри тех невидимых стен, которыми Льюис Дин оградил себя от всего окружающего мира.
Как она и предполагала, он скользил тихой и незаметной тенью по своему дому и по ее жизни. Он работал шесть дней в неделю в своей конторе около порта, а вечера проводил с Майклом Стивеном, пока мальчику не наступало время ложиться спать. Он был заботливым и любящим отцом, никогда не поднимавшим на ребенка голоса или руки. Люси Греер однажды сказала, что Анна Дин живет только ради сына, и похоже, то же самое можно было сказать и по отношению к ее мужу – для него Сарина, которую он все еще иногда называл миссис Томсон, существовала как расплывчатое дополнение к сыну.
Они с Дином оставались друг другу чужими, и это устраивало их обоих. Они делили между собой только заботу о Майкле Стивене да изредка, когда случайно сталкивались, обменивались самыми общими словами. Он завтракал и обедал один в столовой, готовила ему Бриджит Бромлей – пятидесятисемилетняя вдова. Она же и убирала в доме с тех пор, когда Анна слегла в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109