Назначить официальный день свадьбы было лишь делом времени. Единственное, что мог сделать Чен, – так это поступить с Мэй так же, как его отец двенадцать лет назад поступил с Ли, – взять в наложницы.
– Мисс Пейдж, – раздался у нее над ухом чей-то шепот.
Сарина от неожиданности чуть не оступилась. Прижав указательный палец к губам, Чен поманил ее к себе.
Он взял ее под локоть и быстро провел через холл в ее спальню.
– Теперь вы все знаете, – произнес он по-прежнему шепотом, и Сарина кивнула. – Как лунный свет открыл вам нашу тайну, так он же сообщил мне о вашем присутствии.
– Вы пришли из опасения, что я могу рассказать вашему отцу о том, что я видела? – спросила она тоже шепотом.
– Я знаю, что вы скорее будете верны ему, чем мне, – ответил Чен, – но я также надеюсь, что вы, возможно, сохраните наш секрет. Я пришел сюда, мисс Пейдж, не для того, чтобы умолять вас ничего не говорить отцу, а для того, чтобы вы не думали плохо о Мэй.
– Не думала плохо о Мэй? – вздрогнув, повторила Сарина и обрадовалась, что он так заботится о репутации девушки.
– Она служанка, приученная во всем подчиняться воле хозяина. Но вам следует знать, что она никогда не приходила ко мне, как прислуга, по приказу, а только по своей воле и из любви ко мне. Она любит меня, и я тоже ее люблю, но она осталась нетронута и чиста.
Значит, их любовь вовсе не плотская. Не сумеречная страсть, остывающая при дневном свете.
– Не бойтесь за нас и, более того, не жалейте нас, – добавил он. – Мы знали о всех преградах, прежде чем решились переступить границу, нас разделяющую.
– Как давно вы тайно встречаетесь? – спросила Сарина.
– Два года, – ответил Чен. – Мэй было всего десять лет, когда ее отец продал ее в Кантоне нашей семье как кухонную прислугу. Он был бедным фермером, а Мэй – младшей из двенадцати детей. Хотя ее учили петь и она одна из самых почитаемых певиц города, именно в нашем доме, а не в чайных Кантона звучит ее волшебный голос. Я просыпаюсь каждое утро от ее чудесного пения, и последний звук, который я слышу перед сном, – это песни, которые она поет в музыкальной комнате моим родителям. От кухонной прислуги она поднялась до прислуги в гостиной, а в прошлом году стала личной служанкой моей матери, и это настоящая честь, потому что Мэй всего восемнадцать.
Сарина была благодарна Чену за рассказ, но все же не удержалась и спросила:
– Но, Чен, вы же обручены с кем-то?
Он опустил глаза.
– Я знаю, что должен следовать воле отца и жениться на женщине, которую он для меня выбрал. Это гложет меня день и ночь. Думаете, я не понимаю важности этой женитьбы? Наши семьи смогут укрепить могущество своих предков. И как послушный сын, я должен склониться перед этой традицией, мисс Пейдж, но в моем сердце живет только Мэй и будет жить вечно.
– Если вы ее так любите, почему вы не ходите вместе с нами в музыкальную комнату? – спросила Сарина. – Во всяком случае, вы находились бы рядом с ней и могли слушать, как она поет.
– Но как же мне усидеть на стуле, сохраняя уважительное молчание, когда Мэй поет о нашей невозможной любви? – воскликнул он. – Как мне вынести слезы на ее щеках, зная, что они снова прольются при нашем очередном расставании? Как мне удержать себя от желания обнять ее и успокоить обещаниями, которые я не могу выполнить? Нет, мисс Пейдж, находиться рядом с ней на глазах у других – это слишком большой риск.
Силы внезапно покинули Сарину, и она опустилась на стул. Несколько минут никто из них не произносил ни слова, затем Чен потянулся к ней и взял за руки.
– Могу ли я надеяться, что наш секрет в надежных руках, мисс Пейдж? – спросил он.
Сарина кивнула.
– Конечно, Чен. – Даю вам слово, что сохраню это в тайне.
Он благодарно прижал к губам обе ее руки.
– Да благословит вас Бог, мой друг, – прошептал он взволнованно. – Теперь я не сомневаюсь, что могу называть вас другом.
Он закрыл дверь так быстро, что Сарина даже не сообразила, что осталась одна. Она медленно принялась раздеваться. Устав настолько, что даже не смыла с лица рисовую пудру и румяна, она с горестным вздохом упала на кровать, ожидая, когда сон сотрет тревожащие ее образы, яркой чередой мелькающие в ее мозгу.
Она спала урывками, пробуждаясь и вновь проваливаясь в тяжелый сон. Огромная рука поднимала гигантский серебряный чайник, в котором она находилась, и выливала содержимое в золотую с синим фарфоровую чашку. Вокруг нее плавно покачивались серо-зеленые волны, искушая нырнуть под безмятежную поверхность чая. Но ветер вдруг переменился и начал взбивать на гребнях волн кружевную пену. В воздухе с легким хлопком лопались крошечные пузырьки. Волна накрыла ее с головой, и Сарина глотнула чай. Он был крепкий и горячий и обжег ей язык.
Чай становился все горячее. Еще немного, и он закипел, бурля пузырями и шипя, словно кто-то развел под ним огонь. Пар поднимался ввысь, обжигая Сарине щеки и вызывая слезы в глазах. Она заморгала и, слабея, поплыла к краю, как вдруг почувствовала, что кто-то плывет рядом с ней.
Сквозь влагу, затуманившую ей глаза, она не могла разглядеть лица этого человека, но прикосновение его руки давало прохладу и успокоение. Она задрожала, потому что эти руки, коснувшись ее плеч, скользнули по равнинам и холмам ее тела. С невыразимой нежностью они ласкали ей грудь, а затем прошлись вдоль живота все ниже и ниже. Ее ноги послушно раздвинулись. Сарину бросало то в жар, то в холод.
Ледяные губы искали ее поцелуя, и пар поднимался от их прикосновения. Они вместе нырнули под поверхность волн. Все глубже и глубже увлекаемые в спираль водоворота, они медленно кружились, опускаясь в темноту, – кусочек льдинки и ее раскаленное тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109