– Вы настоящая шлюха, позвольте мне вам доложить, миссис Беннинг, – заговорил он ровным ледяным тоном.Несколько шокированная таким языковым оборотом, Филиппа смерила его высокомерным оценивающим взглядом.– Я вижу, мы уже совсем без церемоний, – заметила она.– Я не знаю, стоит ли Маркус ваших обид, но уж Мария точно ничем не заслужила такого обращения.Филиппа слегка шевельнулась в своем кресле.– Весьма сожалею, если пострадали чувства вашей невестки, но я…Однако Бирн не желал слушать ее извинений, да еще произносимых таким презрительным тоном.– Мария вполне в состоянии справиться со своими чувствами, – сказал он. – И если верить Грэму, она больше обеспокоена вашими чувствами, которым, возможно, нанесен урон. Она полагает, что ваше сердце разбито, и переживает за вас.Филиппа натянула на лицо маску безразличия.– А вы, конечно, пытались доказать им, что у меня вовсе нет сердца?Бирн, вяло улыбнувшись, решил сменить тему.– Скажите мне, миссис Беннинг, вы все еще не изменили планов по, так сказать, разоблачению Сизого Ворона на своем балу?Филиппа с недоумением пожала плечами:– К несчастью, я заключила сделку с подставным лицом. В этом моя проблема.– Я не стану обсуждать с вами этическую сторону вашей сделки, миссис Беннинг, – произнес Бирн. – Вы посягнули на разглашение военного секрета. Я хочу довести до вашей прелестной головки иное.Бирн встал, неловко опираясь на трость. И Филиппа заметила, что его взгляд, минуту назад ясный, заволокла боль. «Он совсем забыл о здоровье с этой своей ночной слежкой», – подумала она.– Сизый Ворон, – продолжал он, – это химера. Нас всегда было двое. Когда Маркус получил отпуск для залечивания ножевой раны, его заодно попросили составить подробное донесение о наших действиях в тылу врага, о настроениях населения и прочее… Дать анализ наших успехов и провалов, чтобы использовать эти выводы в будущей работе. Непонятным образом его рапорт попал в газеты и был подвергнут художественной обработке, чтобы сработало на публику. Реальная война – слишком тяжелая вещь. – Бирн помолчал, давая ей время переварить его слова. – И должен сказать, что девяносто процентов нашей работы выполнялось Маркусом. Он искал, сравнивал, расшифровывал… Его мозги настроены тоньше, чем у многих других. Он стал главным шифровальщиком отдела безопасности. – Бирн все сильнее опирался на трость. – Однажды он спас жизни солдат всего нашего полка, и мою жизнь тоже. И он всегда охранял мою жизнь больше, чем она того стоила.Она опустила глаза, чтобы Бирн не разглядел в них подозрительного влажного блеска, выдававшего ее эмоции.– Если… если это все так, то почему Маркус сам не скажет мне об этом? – произнесла она.– Потому что он не нуждается в оправданиях, – бросил Бирн. – Его душа чиста. Он делает свое дело и не нуждается в признании или одобрении со стороны общества. Он не хочет становиться его кумиром, в отличие от других…Филиппа проглотила этот намек.– И раз вы решили вернуться в свою природную стихию увеселений, – продолжал Бирн, – могу сказать, что ему будет намного лучше без вас.– Он лгал мне, – произнесла Филиппа спокойно, но твердо.– Кучка сумасшедших в Англии пытается развязать новую войну, я держусь только на лаудануме, – сказал Бирн. – Желаете вы помочь Маркусу? Нет? Тогда я удаляюсь. – Взяв с кушетки пакет, он вручил его Филиппе и зашагал к двери.– Подождите! – воскликнула Филиппа. Бирн остановился, держась за ручку двери.– Гм… гм… – начала она. – Я не знаю, получите ли вы ваши приглашения. Я мало занималась этим, а торжество слишком высокого ранга, и теперь… уже слишком поздно. Простите меня. Как… как вы собираетесь проникнуть на бал?Бирн надменно приподнял бровь.– Как-нибудь справимся с этой задачей. У нас все-таки есть кое-какой опыт.Прежде чем Филиппа могла возразить или спросить о каких-то деталях, Бирн исчез за дверью.Она повертела в руках коричневый клеенчатый пакет, мягкий на ощупь. Она вскрыла его, внутри оказались ее белые длинные, до локтя, перчатки. Когда она с увлажненными глазами разворачивала мягкую ткань, на пол посыпались шпильки и блестящие заколки.Он вернул их, удалил последнее воспоминание о ней из своего дома и из сердца. Она прижала перчатки ко рту, чтобы заглушить рыдания, и внезапно почувствовала его знакомый запах. Пролежав у него неделю, они пропитались его запахом. Возможно, он даже рассматривал, целовал их в ее отсутствие.Отбросив перчатки в сторону, Филиппа присела, собирая заколки с ковра. Стоя на коленях, она вдруг заметила, что в пакет вложен и какой-то лист. «Филиппа, – начиналось письмо, и ей показалось, что она слышит, как он произносит ее имя . – Здесь то, что принадлежит вам. Кажется, мне удалось собрать все ваши драгоценные булавки. Я знаю, что не имею права просить вас об одолжении, но все же настаиваю на одном: воздержитесь от появления на Золотом балу сегодня ночью, ради вашего же благополучия и успокоения моей совести. Я знаю, вы вряд ли последуете моей просьбе. Но я в последний раз хочу уберечь вас от неприятностей. Оставайтесь с миссис Тоттендейл дома, где вам ничто не угрожает. А если не сможете остаться в стороне от этого карнавала, то будьте постоянно начеку в саду и павильонах и бегите, бегите при первом же проявлении опасности». Письмо было подписано: « Ваш Маркус ». Филиппа перечитала его трижды перед тем, как сложить. Затем она решительно поднялась с ковра. Пора было одеваться на бал. Глава 24 Новый роскошный Риджентс-парк в северной части столицы редко бывал открыт для посещений лондонской элиты. Она прогуливалась обычно южнее Оксфорд-стрит, в старых привычных местах – в Гайд-парке и Пэлл-Мэлл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96