Исчезли романист Гарольдо Конти, а также два хорошо известных уругвайских политика-иммигранта. Сенатор Сеймар Мичелини и бывший председатель палаты представителей Хектор Гутиеррес были схвачены и убиты. Буэнос-Айрес стал курортным местом для тайной полиции всего континента: тут были агенты тайных служб из Чили и Уругвая, были эмиссары из Бразилии, наймиты Стресснера охотились за парагвайцами.
Мы обратились в Комиссию ООН по делам беженцев. Они сумели быстро переправить мою жену и детей в Мексику, где те должны были ждать и соединиться со мной в той стране, которая приняла бы меня. Тем временем мне предоставили место в гостинице ООН, пока там занимались моим делом, которое осложнялось тем, что меня разыскивали на родине. Сильвия жила с подругой из Монтевидео, которая не была замешана в политике. Она должна была встретиться с сенатором Мичелини за неделю до того, как его убили, – он был отдаленно знаком с ее родителями. Однако в этом вихре насилия прежние общественные или классовые связи не значили ничего. Мичелини помогал соотечественникам-уругвайцам, но в конечном итоге не смог помочь самому себе.
Мы были очень напуганы. Внешне все выглядело достаточно спокойно, и в газетах редко встречалось упоминание о происходивших чистках. Это не была война – это была охота. Мы оказались так же беззащитны, как птицы, слышащие треск ружей и лай собак. В любой момент мы могли полететь вниз. Наши преследователи давали друг другу клички; они пили «Chivas Regal»; они воздвигали охотничьи домики. Им было легко, они не отказывали себе ни в каких удовольствиях.
Однажды днем Сильвия пришла ко мне в гостиницу. Впервые мы раздели друг друга, медленно, стоя на коленях на кровати. Был прекрасный весенний день, и дешевая занавеска на окне слегка колыхалась от ветра. Мы занимались любовью на скрипучей кровати в комнате с картонными стенами, и это был акт в такой же мере отчаяния, в какой – страсти. Она похудела, и когда мы потом голые лежали рядом, я чувствовал, как колотится ее сердце под ребрами. В комнату залетела стрекоза, и некоторое время мы следили, как она бьется о стены и занавеску; попав в ловушку, стрекоза из нежно-прозрачной сразу стала неповоротливой. Сильвия встала и с помощью газеты осторожно направила ее в окно. Странные имена у странных созданий: по-испански стрекоза называется Caballito del Diablo – лошадка дьявола.
Мы лежали и разговаривали несколько часов, пока не замерзли и не проголодались. Мы ходили по огромным проспектам Буэнос-Айреса, пока не начинали болеть ноги, говорили до изнеможения, компенсируя безумными разговорами наше расставание. Сильвия показала мне несколько своих стихотворений – типичные стихи, какие тысячи молодых людей писали в то время: возвышенная риторика и лозунги, выражения чаяний, фальшивость некоторых из них я теперь ясно понимаю – «народ никогда не устанет бороться; истина и справедливость восторжествуют; все или ничего». В стихах Сильвии говорилось о вере в любовь, в будущее, в нашу страну, в борьбу, в НОВОГО ЧЕЛОВЕКА, в конец несчастий и страданий, в будущее, за которое, если потребуется, будет заплачено кровью. Но было и нежное стихотворение, посвященное тому ребенку, которого выколотили из ее живота на Национальном стадионе в Чили. Прочтя мне свои стихи, Сильвия убрала блокнот в кожаную сумочку, которую всегда с собой носила, пропутешествовавшую с ней из Монтевидео в Сантьяго, а затем через Стокгольм сюда – в этот город, который отделялся от нашей родной страны лишь рекой.
– У меня был двоюродный брат, – сказала она мне однажды, когда мы сидели в парке и пили mate. – Настоящий сорвиголова – вечно попадал в истории и всегда первым принимал вызов. Это была моя первая большая любовь. Мне было шесть лет, и я обожала его. Он утонул, когда я была еще совсем юной. Его унесло в море. Наши семьи отдыхали вместе. Мой дядя метался по берегу и искал своего любимого сына, вглядываясь далеко в море. Была даже фотография в газете, на которой мой дядя смотрел на горизонт.
– Его тело нашли?
Сильвия медленно покачала головой.
– Никогда не забуду, как дядя смотрел тогда в море.
– Где это произошло?
– В Пунта-дель-Дьябло. – ответила она.
Та ночь было очень жаркой, и я держал Сильвию в своих объятиях, смотрел, как она засыпает, слушал ее легкие вздохи и видел вздрагивающие веки, когда она погружалась в сон. В этом городе было много молодых людей, которые лежали в обнимку, в то время как другие люди проверяли списки и отдавали приказы.
Однажды утром я пошел в комиссию по делам беженцев, потому что возникла возможность получить документы для переезда в Голландию. Я хотел поехать в Англию, потому что уже тогда почти бегло разговаривал по-английски и ни слова не знал по-голландски. Вернувшись в гостиницу, я услышал страшный шум – крики, визг и ругань. Люди на «фордах» совершили налет на гостиницу и увезли несколько человек. Дверь моей комнаты была выломана. Содержимое коричневой кожаной сумочки разбросано по полу. Стена слегка запачкана кровью, дешевая занавеска хлопала на ветру. Сильвия пришла ко мне как раз во время облавы, и ее забрали. Я упрашивал соседей рассказать мне, что они видели, что они слышали, – хотел получить хоть какой-то ключ к тому, что произошло. Но все были охвачены ужасом, и связных ответов я не получил.
Сильвию вывели из отеля вместе с несколькими другими уругвайцами и аргентинцами и, грубо придавив голову рукой, затолкали на заднее сиденье машины. Подобное случалось тогда сплошь и рядом.
Теплым весенним днем в квартире с видом на реку я рассказываю все это Эмили, опустив некоторые детали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84