Зефирина страстно поцеловала оруженосца своего отца, который, не колеблясь, посадил ее в седло в возрасте трех лет.– Когда я буду большая, ты вместе с Бастьеном будешь моим мужем!Едва Зефирина поведала о своем решении, как поварята и кухарки прыснули со смеху в свои жирные тряпки; бросив на них яростный взгляд, потрясенная Пелажи, возразила:– Послушай, мое сокровище, нельзя выйти замуж сразу за двоих мужчин!– Когда я стану большая, буду делать то, что я хочу! – заявила Зефирина с огромным убеждением.– Ладно, отпустите-ка барышню Зефирину. Господин маркиз устраивает ночью пир в честь возвращения, и, даю слово повара, на карту поставлена моя честь.Главный повар Ёзеб, возвратившись на грешную землю, вновь принялся за работу. Словно коннетабль перед битвой, он произвел смотр своему войску. Поварята и подавальщицы вновь засуетились вокруг пирогов с куропатками, кулебяк с рыбой, фазанов, фаршированных коринкой, в то время как в очагах шипели, поворачиваясь на вертелах, бараньи и свиные туши, благоухавшие от покрывавшей их горчицы.Зефирина в отместку сунула пальцы в пироги с бобами, которые выстроились в ряд на длинных деревянных столах.– Они невкусные! – бросила Зефирина, чтобы отомстить мэтру Ёзебу.Пустив эту отравленную стрелу, она бегом присоединилась к Бастьену, чтобы сыграть с ним в новую игру.– Ты будешь пердуном-венецианцем, а я Ганнибалом, клянусь рогом рогоносца… Вот уже два дня как мы не отрываем задницу от седла…
Миновала полночь, но Зефирина все еще не спала. Ярость уступила место печали. Она лишь недолго видела своего отца, когда тот вернулся из дворца Турнель, в котором король, предпочитавший это светлое жилище мрачной главной башне Лувра, принимал нотаблей Нотабли – представители высшего духовенства, придворного дворянства и мэры городов в средневековой Франции.

города.Роже де Багатель провел очень мало времени со своей дочерью, хотя взволнованной Зефирине хотелось бы все знать об итальянской кампании.Надевая камзол с длинными рукавами, присборенными в плечах, поверх рубашки из тонкого голландского полотна, стройный и очаровательный маркиз, кратко рассказал девочке, как миланские князья под предводительством герцога Максимилиана Сфорцы покорились после поражения швейцарцев и присягнули королю Франции. Только один из них восстал – юный князь Фульвио Фарнелло. Он ответил французскому королю, «что не знает другого властелина, кроме своей шпаги и божественного провидения!» Французские рыцари просили короля Франциска I обезглавить наглеца или по крайней мере разорить все его имения, разрушить все его дворцы, но король, великодушный и снисходительный, а возможно, уставший от крови при Мариньяно или же тронутый семнадцатью годами юноши, удовольствовался тем, что повелел сломать красовавшийся на фронтонах его дворцов гордый герб рода Фарнелло: леопард с золотой пастью и девизом – «Я хочу!»Дойдя до этого места в своем повествовании, Роже де Багатель внезапно заторопился к гостям, чьи портшезы уже появились во дворе; торопливо поцеловав дочь, он велел Пелажи сейчас же уложить ее в постель.Теперь Зефирина вертелась с боку на бок на мягком 1Юфячке из овсяной микины, и мысли ее неслись во весь опор. Она все время возвращалась к высокомерному ответу князя Фульвио Фарнелло. Какая самоуверенность! Он осмелился бунтовать против Франциска I, короля-победителя, самого могущественного государя в мире! Кто такой этот Фарнелло, что считает себя равным королю Франции? Размышляя о дерзком итальянце, она одновременно прислушивалась к смеху и радостным крикам, доносившимся из зала для приемов. Внезапно терпение у нее лопнуло, и она решилась:– Я… Я хочу встать!Присоединив к словам действие, Зефирина тихонько распахнула балдахин. Отбросив занавеси из зеленой шелковой узорчатой ткани, она прыгнула на черный дубовый пол, внезапно оказавшийся ледяным для ее босых ножек. Сначала она, крадучись на цыпочках, прошла через комнату Пелажи, примыкавшую к ее собственной. Пустая постель, робко освещенная бледным лунным светом, неопровержимо свидетельствовала, что кормилица находилась внизу.Зефирина была одна на всем этаже. Она прошла в туалетную комнату, с наслаждением вдохнув запах мазей и духов своего отца, затем вошла в такой темный коридор, что пришлось двигаться на ощупь; ее направляли только звуки лютни и гобоев. Путаясь в длинной рубашке из тонкого батиста, чей вышитый подол волочился по полу, так что его надо было приподнимать, Зефирина невольно стучала зубами: ночью оружейный зал производил зловещее впечатление.Храбро подавив охватившую ее дрожь, словно смелая маленькая саламандра, она продолжила свой путь, хотя чувствовала себя все же очень неуютно в этом обширном здании, расположение комнат в котором знала плохо. Чтобы идти в правильном направлении, Зефирина держалась за стену.Внезапно повеяло ночной сыростью. Зефирина ощутила под пальцами шероховатость громадных портретов своих предков. Это было хорошо. Теперь девочка знала, что находится в портретной галерее; портреты она знала наизусть. Эти картины кисти больших мастеров висели в том же порядке, в каком были развешаны в Турени.Внезапно Зефирина остановилась и сердце у нее сильно забилось. Ей показалось, что совсем близко слышно чье-то дыхание и чьи-то бесшумные шаги скользят по натертому воском паркету.Зефирина резко обернулась, но не различила в темноте никакой подозрительной тени.– Я не боюсь! Я не боюсь! – повторяла Зефирина, дрожа от холода.Чтобы придать себе больше храбрости, она начала вслух называть имена предков, проходя мимо них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106