– Вы вправе, Константин Михайлович, недоумевать: чего ради дались мне эти психоневрозы? – сказал однажды Андреев. – И как хирургу и как физиологу мне бы следовало заниматься чем-нибудь другим.Быков знал, что друг его в последнее время зачастил к невропатологам в клинику, слышал также стороной, что Андреев не на одном из научных заседаний призывал физиологов искать объяснение психоневрозам.– Не удивили вы меня, Леонид Александрович, – ответил Быков. – Иван Петрович учил нас не оставаться равнодушными к требованиям клиники. Сам он, как вы знаете, восьмидесяти лет заинтересовался психиатрией и стал ее изучать.Упоминание об учителе, о его любви к медицине было прекрасным началом для завязавшейся беседы. Хирург не преминул воспользоваться благоприятным моментом.– Как бы вы, Константин Михайлович, – сказал он, – объяснили следующий случай? Академик Тарханов рассказывает о больном, которого тошнило при звуках скрипки. Это началось у него на пароходе, в дни ранней юности, когда морская болезнь, разыгравшаяся у него, совпала с игрой на борту слепого музыканта. Очень похоже на временную связь и в то же время, как мне кажется, не то.Быков вспоминает опыты, проведенные одной из помощниц Павлова. Она впрыскивала под кожу собаки фармакологическое средство, вызывающее рвоту. С тех пор одно лишь появление ассистентки, вид шприца или придвинутый тазик неизменно вызывали у животного рвоту. Сколько вещей, не имеющих отношения к жизни собаки, угнетало ее!– Вы считаете это временной связью? – спрашивает Андреев. – Но ведь временные связи угасают, если не подкреплять их. А тут выходит, что условный раздражитель – скрипичная музыка – действует исправно и без участия безусловного – морской качки.– Не все вы, Леонид Александрович, учли, – с легкой укоризной замечает Быков. Он несколько даже смущен тем, что такой превосходный хирург и физиолог не учел самого главного. – Воображение человека упустили! В одном случае оно творит чудеса, а в другом – страшнее губительной заразы.Кто не знает, что разговоры о тошнотворных запахах, о касторовом масле или о чем-нибудь подобном вызывают у некоторых тошноту и даже рвоту. При виде острого предмета, которым хотят провести по стеклу или фарфору, у многих появляется ощущение оскомины в зубах: людей охватывает дрожь при мысли об ощущении, которое могло бы возникнуть. «Я не могу, – говорит Герберт Спенсер, – представить себе, что вытираю сухой губкой аспидную доску, не испытывая такого же содрогания, какое причинил бы мне самый этот факт». Общение с людьми, страдающими чесоткой или вшивостью, причиняет некоторым мучительный зуд. Студенты-медики в продолжение курса обнаруживают у себя симптомы всяких болезней и явлений. Некоторые кормилицы ощущают прилив молока всякий раз, когда слышат детские крики.Хирург недоволен ответом. Он не то что считает эти рассуждения неверными, – ему хотелось бы услышать другое. Сказать, что в основе психоневроза лежит условная связь, возникающая помимо воли больного, значит одно неизвестное заменить другим. Что это даст врачу? Кто удовлетворится этим?– Воображение, конечно, может служить подкреплением, – соглашается Андреев, – и все-таки мне кажется, что объяснить природу самовнушения будет весьма нелегко. Возьмем, к примеру, такой клинический случай. Спящему приснилось, что в дом пробрались грабители. Он с сильно бьющимся сердцем встает, задыхается, раскрывает окно и жадно вдыхает свежий воздух. Припадок скоро проходит. На следующую ночь в то же время он без всякого уже повода просыпается, снова сердцебиение и удушье. Так длится несколько дней.Быкову приходит на память одна из работ его помощника Слонима. У собаки, которой дали съесть порцию мяса в жарко натопленном помещении, вызывали тепловую одышку. После многократного сочетания тепловой одышки и стука метронома одно звучание аппарата воспроизводило это состояние у животного. Собака задыхалась в холодном помещении, не съев ни крошки мяса. С высунутым языком и налитыми кровью глазами, она часто дышала, жадно заглатывала воздух, которого ей не хватало.То, что в клинике казалось непонятным, физиологи воспроизводили в эксперименте. И в лаборатории и в клинике действовали одни и те же механизмы и силы. Различными средствами вызывали возбуждение или угнетение в нервной системе. Затем условия среды и обстановки замещали первопричину, воспроизводили страдания независимо от воли человека.Много лет назад, еще в первые годы своей работы у Павлова, Быков наблюдал такой интересный случай. Крупный пес Филин, весом больше пуда, спокойный, солидный, уравновешенный, обнаруживал беспокойство всякий раз, когда раздавался свисток частотой в тысячу пятьсот колебаний в секунду. Он поднимал голову, вытягивал морду и надрывно завывал. Другая частота колебаний оставляла собаку спокойной. Сколько опыт ни повторяли, поведение животного не изменялось.Ученый, заинтересованный этим, выяснил, что сотрудники лаборатории, ставившие опыты на Филине, выработали у него временную связь: звуки свистка частотой в тысячу пятьсот колебаний означали лишения – кормушку без пищи. С тех пор прошло много времени, угроза голода давно миновала и экспериментатор и времена не те, а условный сигнал все еще восстанавливает картину минувших страданий…Вспоминая об этом, Быков думает теперь, что врачи такой случай отнесли бы к психоневрозу, а источником болезни объявили бы самовнушение.Нет того, что называют «бегством в болезнь», нет самовнушения, есть болезненные явления, навязанные организму извне. В основе психоневроза лежит причина, независимая от воли больного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161