Они вздрагивают, частично рассеиваются, шипя, как дырявая шарманка. Полвека живет среди них мудрец-многознайка, стал необходимой местной достопримечательностью, но остался чужаком. Он колдун, жужу-вуду шаман; его пальцы на струнах, обтягивающих округ; его ладони черпают пригоршнями их души каждую Б-жью субботу. Его клевреты, венчающие телефонные столбы собою и арматурою, могут заглянуть в каждое окно, подслушать каждый телефонный разговор. Так, во всяком случае, утверждают эти люди, заспешившие по домам и собирающиеся последовать за уже удаляющимися.
– Позвольте, любезнейший… Проходим, проходим… – Цимбалист приближается к лестнице, окаймленной коваными перилами с причудливыми завитушками растительного орнамента. – Прошу вас, друг Бельски…
Люди расступаются перед Цимбалистом, как будто он несется к ведру воды, чтобы сунуть в него свой вспыхнувший рукав. Толпа еще не сомкнулась за многознатцем, а они уже замечают следующих в его кильватере Ландсмана и Берко Шемеца. Жужжание сменяется молчанием такой густоты и интенсивности, что Ландсман ощущает его давление на висках. Он слышит шипение тающих на колпаке фонаря снежинок. Молчание массы монолитно, гомогенно, но взгляды радуют разнообразием. «Крутые» и невинные, иронические и сардонические, а также пустые настолько, что высасывают воздух из легких Ландсмана. Молчание взорвалось еле слышным шепотом:
– Вон у него молоток под полой…
Детективы Ландсман и Шемец желают собравшимся радостей субботы и обращают взгляды к бикам, застывшим перед дверью. Сладкая парочка плотных, рыжих, курносых парней с глазами навыкате и густыми бородами цвета прожаренного свиного бекона. Пара рыжих Рудашевских, потомственных рыжих, потомственных биков, воспитанных в простоте и легкоголовости, силе и легконогости.
– Доброй субботы вам, профессор Цимбалист, – приветствует левый Рудашевский.
– И вам, друг Рудашевский. Жаль мне беспокоить вас в столь мирное время. – В подтверждение своих слов местный многознатец поправляет съехавшую набок шапку. Начав цветасто и бодро, он порылся в ящике своего сознания и вдруг обнаружил, что запас слов иссяк. Ландсман сунул руку в карман. Цимбалист как будто заснул, стоит, словно загипнотизированный, обмякший, возможно, обдумывая, не шахматы ли причиной того, что милый мальчик сбился с верного, Богом определенного пути, и того, что ему, Цимбалисту, придется поведать отцу окончание истории. Ландсман касается плеча Цимбалиста, пальцы его смыкаются вокруг холодного стеклянного горлышка реквизированной бутылки канадской водки. Он сует бутылку в когти старого хрена и не убирает своей ладони, пока не чувствует, что дед узнал сосуд и прочно вцепился в него.
– Ну, Йоселе, детектива Шемеца узнаешь, конечно, – вступает в действие Берко, прикрывая глаза ладонью, защищаясь от света фонаря.
Шайка сзади забормотала и зашевелилась, чуя быстрое развитие каких-то соблазнительных и неблагопристойных событий. Ветер тоже забеспокоился, взметнул снежинки.
– Детектив, – проклевывается правый Рудашевский, брат Йоселе, его кузен, а может, и то и другое одновременно. – Мы уже слышали, что вы нас навестили.
– Детектив Ландсман, мой партнер, – представил Берко напарника. – Прошу вас, информируйте рабби Шпильмана, что нам необходимо увидеться с ним ненадолго. Момент, другой… Поверьте, мы не стали бы беспокоить его в такой час, если бы не чрезвычайная важность вопроса.
«Черные шляпы», даже вербоверы, обычно не мешают представителям полиции выполнять свои обязанности в Гарькавы или на острове Вербов. Не помогают, но и палки в колеса не суют. С другой стороны, лезть в дом могущественного рабби в канун священного момента, наступления субботы… Уж очень веская причина нужна для этого. Например, сообщить ему, что умер сын его единственный.
– Момент времени ребе… – весомо повторяет один из Рудашевских.
– Имей вы и миллион долларов, уважаемый детектив Шемец, – заговорил второй, пошире в плечах и поволосатее на кулаках, прижимая кулак к груди, – и то, с позволения сказать, не купить бы вам момент времени ребе, извините за образность.
Ландсман пихает Берко в бок.
– Миллион небось не захватил?
Берко ответил напарнику более существенным тычком локтя. Ландсману не приходилось патрулировать темные улицы «черношляпников» в ранние дни полицейской службы, не приходилось отводить глаз от неприязненных взглядов и вязнуть во враждебном молчании, способном сокрушить корпус глубоководной субмарины. И вообще, Ландсмана забыли научить, как себя прилично вести.
– Ребята… Йоселе, Шмерль, я тоже хочу поскорее домой, к семье, – задушевно воркует Шемец.
Йоселе проверил прочность своей беконной бороды. Второй бик начал какой-то весьма негромкий монолог в свою бороду, в скрытый там малый микрофончик. Вслушавшись во что-то, не то в шум в ушах, не то в ответ, прозвучавший в капсуле микронаушника, он произнес уже громче и разборчивей:
– Позволительно ли узнать, какое дело привело уважаемых офицеров полиции к дому ребе в столь поздний час?
– Идиоты! – медведем ревет подогретый водкой Цимбалист. Он колесит на кривых ногах, как цирковой медведь на моноцикле, между братьями Рудашевскими. Затем определяется с целью, хватает за лацканы пальто Йоселе и исполняет с ним какие-то замысловатые танцевальные па: влево и вправо, в гневе и в горе. – Менделе, Менделе их привел сюда! Менделе!
Стоящие рядом, перед домом Шпильмана, люди имеют свое мнение. Они его высказывают, они комментируют, критикуют, однако делают это весьма негромко, а тут и вовсе смолкают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121