И вот, тыча пальцем в телефонные столбы да шесты, мы называем их дверными косяками, а лески, веревки да шнурки воображаем карнизами. Огораживаешь участок местности деревяшками, железяками да шнурками и называешь его эрувом. И в субботу представляешь себе, что ты здесь у себя дома и ведешь себя соответственно. Накось, Всевышний, выкуси! Цимбалист и его команда «обэрувили» таким образом чуть ли не весь округ. Лишь бы хватило веревки да столбов. И творческой сметки, использующей существующие стены, заборы, утесы, реки. Где захочешь, там тебе и эрув.
Но кто-то ведь должен огораживать участки, следить за состоянием ограждений, ремонтировать повреждения, вызванные ветром, медведями, хулиганами и телефонистами. Все это взял на себя добрый дядя, мудрец-многознатец, прибрал себе весь рынок огораживаний. Сначала столковался с вербоверами, потом его полюбили и другие «черные шляпы»: Сатмар, Бобов, Любавич, Гер и остальные. Когда возникает вопрос, подпадает ли под эрув тот или иной участок побережья, поля, леса, обращаются не к раввину, а к Цимбалисту. Души правоверных евреев округа зависят от его карт, людей, полипропиленовых упаковочных бечевок. Иные считают, что он самый влиятельный еврей в городе. И может себе позволить в центре вербоверского мира распивать чаи с человеком, упрятавшим за решетку Хаймана Чарны.
– Что с тобой стряслось? – обращается Цимбалист к Берко, усаживаясь на резиново скрипнувшую надувную подушку. Он тянется к торчащей в зажиме пачке «Бродвея». – С чего это ты бегаешь по улицам и пугаешь народ молотком?
– Мой партнер не оценил радушия местных жителей, – поясняет Берко, глянув на Ландсмана.
– Народ не прочувствовал приближения субботы. – Ландсман тоже вынимает сигарету, из своей пачки. – Никакого воодушевления. Так мне показалось.
Цимбалист подтолкнул на середину стола треугольную медную пепельницу. На одном боку ее крупная надпись: «КРАСНЫ – ТАБАК И КАНЦТОВАРЫ». В этой лавке Исидор Ландсман покупал ежемесячное «Шахматное обозрение». Сеть магазинов Красны, содержавшая библиотеку для чтения и спонсировавшая ежегодный поэтический конкурс, лопнула под давлением конкурентов из Штатов еще несколько лет назад, и при виде пепельницы в душе Ландсмана вспыхнула ностальгическая искра.
– Два года жизни я отдал этим людям. – говорит Берко. – Кое-кто еще помнит. Не так уж меня легко и забыть.
– Вот что я тебе скажу, детектив… – Цимбалист, снова скрипнув резиновым бубликом подушки, поднимается и разливает чай по трем грязным захватанным стаканам. – Как они тут плодятся, скажу я тебе… Те, которых ты сегодня видел, они правнуки тех, которых ты видел здесь восемь лет назад. Девицы нынче уже рождаются совсем беременными.
Он вручил детективам стаканы, слишком горячие, чтобы держать в руке. Ландсман обжег кончики пальцев. Пахнет жидкость травой, розовыми лепестками… пожалуй, и бечевкой тоже.
– Все штампуют новых евреев, – говорит Берко, добавляя в чай ложку джема, – но никто не позаботился о месте, где их разместить.
– Вот-вот, – кивает Цимбалист, снова вдавливая костлявый зад в резиновую подушку. – Странное время нынче для того, чтобы быть евреем.
– Но только не здесь, – вмешивается Ландсман. – На острове Вербова жизнь не изменилась. У каждого крыльца краденый БМВ, в каждом горшке говорящая курица.
– Здесь народ забеспокоится тогда, когда ребе велит, – сказал Цимбалист.
– Может, им не о чем беспокоиться? – предположил Берко. – Может, ребе уже обо всем побеспокоился?
– Не знаю, не знаю…
– Я в это не верю.
– Ну и не верь.
Одна из гаражных воротин отъехала в сторону на своих колесиках, с площади въехал белый фургон, засыпанный снегом, залепившим и ветровое стекло. Из фургона вывалились четверо красноносых в желтых комбинезонах, с убранными в черные сетки бородами; принялись отсмаркиваться, отряхиваться и оттопываться. Цимбалист поднялся и направился к ним, начав орать, еще не оторвав зад от стула. Выяснилось, что какой-то муниципальный идиот соорудил гандбольную стенку как раз между двумя столбами, изображающими вход. Цимбалист и четверо приехавших протопали к столу для карт, где профессор, ворча, разыскал и развернул требуемую карту, а красноносые изобразили в сторону пары детективов приветственные жесты, чтобы после этого со спокойной совестью не обращать на них внимания.
– Говорят, у вас имеются карты для каждого города, куда совали нос не менее десяти евреев. Вплоть до самого Иерихона.
– Я сам пустил эту пулю, – отозвался Цимбалист, не отрывая глаз от карты. Он тычет пальцем в искомое место, а один из парней огрызком карандаша помечает злополучную стенку. Цимбалист на ходу набрасывает рабочий график на день вперед, выступ в большой воображаемой стене эрува. Парни отосланы обратно на Гарькавы, дабы натянуть пару шнурков на пару столбов и позволить собачкам евреев Сатмар, живущих по восточную сторону парка Шолом-Алейхема, гадить на природе, не подвергая опасности хозяйские души.
– Прошу прощения, – возвратился мудрец-многознатец к детективам. – Мне уже, знаете, зад мять на стуле поднадоело. Чем я вам, собственно, обязан? Сомневаюсь, что вы прибыли ко мне по вопросам решус харабим.
– Мы ведем дело об убийстве, профессор, – открывает рот Ландсман. – И имеем основания полагать, что покойный принадлежал к вербоверам или имел с ними связи, по крайней мере, какое-то время.
– Связи, – ухмыляется многознатец, снова выставляя на обозрение сталактиты своих органных труб. – В связях я кое-что смыслю.
– Он жил в отеле на Макс-Нордау-стрит под именем Эммануила Ласкера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121