– Разросся шире дивана.
– Профессор Цимбалист, – отвечает Берко, взмахнув невидимым молотом, – вы выглядите, как будто выпали из набитого пылью пылесосного фильтра.
– Восемь лет меня не беспокоил.
– Хорошая пауза, добрый отдых. Соскучились?
– Надоели мне вы все хуже горькой редьки. – Многознатец чуть задирает бороду и приказывает юнцу с зонтом: – Чай. Стаканы. Джем.
Юный талмудист, бормочет по-арамейски нечто, заимствованное из «Трактата об иерархии собак, кошек и мышей» и обозначающее, по всей видимости, полную покорность, наваливается на дверь, и все проникают в пределы помещения. Пространный гулкий объем, совмещающий функции гаража, склада, мастерской и рабочего офиса, окаймлен железными шкафами, свидетельствами в рамках и множеством томов в черных обложках: бесконечное, бездонное право во всех его вариациях. Ворота на роликах не ржавеют, впускают и выпускают автотранспорт. Судя по следам масла на ровном бетонном полу, три единицы автотранспорта.
Ландсман живет, работает и получает деньги за то, что замечает то, на что не обращают внимания его современники. Окинув взглядом пещеру Цимбалиста, он думает, однако, что до сих пор не уделял достаточного внимания всяческому веревочному погонажу. Веревки, бечевки, шнуры, шнурки, лески, ленты, ремни, тросы, канаты, кабели, провода… синтетические, хлопковые, джутовые, бумажные, резиновые, прорезиненные, стальные, кевларовые, шелковые; лубяные и ледяные… биметаллические, голые, изолированные; одноцветные и пестрые, в крапинку, в клеточку и в полосочку… Талмудист-энциклопедист может наизусть шпарить талмудическими милями; топография, география, геодезия, геометрия, тригонометрия отскакивают от его зубов, как горох от танковой брони, но живет и умирает истинно мудрый лишь качеством своего такелажа, аккуратно смотанного и разложенного, развешанного на колках и крюках согласно размеру, материалу, назначению… но также и разбросанному по полу спутанными клубами да клочьями перекати-поля. И не только по полу. Очески и ошметки клацают зубами в воздухе, щупальцами и паутиною свисают с потолка…
– Профессор, это детектив Ландсман, – представил Берко напарника. – Ежели вам кто-то уж слишком надоел, пожалуйтесь ему.
– Такой же зануда, как ты, или еще зануднее?
Ландсман обменялся рукопожатием с профессором.
– А я его знаю, – тут же изрек местный многознатец, вглядываясь в Ландсмана, как в какую-нибудь из множества своих географических карт. – Он Подольски изловил. И засадил Хаймана Чарны.
Ландсман настораживается, сбрасывает обожженный лист наружной брони, прочищает уши артиллерийскими банниками. Хайман Чарны, вербовер, трудившийся над отмыванием долларов, владевший сетью видеолавок, нанял двоих шлоссеров-филиппинцев – контрактных убийц – с целью ускорения запутанной деловой трансакции. Но лучший стукач Ландсмана – филиппинизированный китаец Бенито Таганес, пышко-пончиковый король. Информация Бенито вывела Ландсмана на психушку возле аэропорта, в которой филиппинцы дожидались своего рейса. Признание филиппинцев утопило Чарны, несмотря на изобилие спасательных кругов и пробковых жилетов в виде лучших вербоверских адвокатов и прецизионно адресованных вербоверских взяток. Хайман Чарны и по сей день остается единственным вербовером, осужденным и засаженным по уголовному обвинению.
– Нет, ты только на него посмотри, – раскалывает Цимбалист нижнюю часть своего лица. Зубы его смахивают на костяные трубы доисторического органа. Смеется Цимбалист, как будто сыплет на цемент пола вилки, ложки и шестидюймовые гвозди. – Он воображает, что мне есть дело до всех этих людишек, чтоб чресла их иссохли так же, как и души. – Смех замирает, мудрец-многознатец исподлобья сверлит Ландсмана лазерными лучами взгляда. – Ты еще подумай, что я такой же, что я один из них.
– Что вы, профессор, – поспешно отнекивается Ландсман, не слишком убежденный в профессорстве Цимбалиста. Однако на стене, как раз над головой юного ассистента, терзающего электрический чайник, в рамочках красуются свидетельства Варшавской ешивы (1939), Польского вольного государственного (1950), Бронфмановского политехнического (1955). Тут же, в таких же черных рамочках, рекомендации, хаскамос, благодарственные письма, кажется, от каждого раввина округа, от Якови до Ситки. Ландсман для виду бросает на Цимбалиста еще один испытующий взгляд, но, судя уже по большой ермолке, прикрывающей экзему на затылке и обильно расшитой вышивкой серебром, мудрец-многознатец к вербоверам не принадлежит. – Это было бы ошибкой.
– Да ну? А жену взять у вербоверов, как я это сделал? Вы бы совершили такую ошибку?
– В браке пусть другие совершают ошибки. К примеру, моя бывшая жена.
Цимбалист проводит гостей мимо большого стола для карт к шатким деревянным стульям возле бюро с откатывающейся крышкой. Парень замешкался, не успел отскочить, и Цимбалист хватает его за ухо.
– Ну, что ты делаешь? – Теперь он схватил руку ассистента. – Глянь на свои ногти! Фу! – Цимбалист отбросил руку, как гнилую рыбу. – Сгинь с глаз моих. Иди-ка к радио. Узнай, куда эти идиоты подевались и чем занимаются.
Он налил кипяток в чайник и бросил туда щепотку чего-то, очень похожего на мелкие обрывки бечевки.
– Им один эрув объехать. Один-единственный! – Цимбалист возмущенно ткнул в потолок указательным пальцем. – У меня двенадцать человек, и ни один из них не способен найти пальцы ног в собственных носках.
Ландсман приложил немало усилий, чтобы избежать понимания таких понятий, как, скажем, эрув. Но кто ж не знает, что эта еврейская ритуальная уловка – типичная попытка объегорить Господа своего Всемогущего и Всезнающего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121