– Так-таки ерунда? – Она пожимает плечами.
– Ты хоть индикатор-то проверила?
– Боюсь…
– Чего боишься? – спрашивает Берко, вынырнувший из кухонной двери с юным Пинхасом Тэйч-Шемецом – увы, сокращенно – Пинки! – подмышкой, «градусником».
Месяц назад они отметили его первую годовщину: с тортом, со свечой… Отсюда вывод – вскоре вполне может воспоследовать и третий Тэйч-Шемец, заключил Ландсман. Через двадцать один или двадцать два месяца после второго. И через семь месяцев после Реверсии. Семь месяцев неизвестности. Еще один микроузник тюрьмы жизни, судьбы, истории, еще один потенциальный Мессия. Ведь болтают же «знатоки», что Мессия рождается в каждом поколении… Наполнить паруса мечты раздолбанной ладьи Илии-Пророка…
Рука Эстер-Малке появляется из кармана, оставив в его тьме индикатор, а бровь хозяйки многозначительно шевелится умной гусеницей.
– Боится услышать, что я вчера сожрал, – увиливает Ландсман и усиливает отвлекающий маневр, вынув из кармана ласкеровские «Триста шахматных партий» и бухнув их на стойку бара рядом с шахматной доской.
– Ты об этом вчерашнем жмурике?
– Эмануил Ласкер. Так он зарегистрировался в отеле. Документов при нем никаких, мы так и не знаем, кто он такой.
– Эмануил Ласкер. Имя-то известное… – Берко протиснулся в кухню. Уже в брюках и в рубашке. Брюки серые мериносовые с двойной складкой, рубаха разной степени белизны. Галстук с весьма изящным узлом, темно-синий в оранжевый горошек. Галстук длинен, брюки весьма просторные, при синих подтяжках, напряженных, кроме веса брюк, еще и давлением брюха хозяина. Под рубашкой угадывается исподний молитвенный таллит с бахромой, а по непроходимым зарослям густейшей шевелюры сползает на затылок кипа-ермолка. Подбородок, однако, щетиной не украшен. Все предки Берко по материнской линии в силу какого-то каприза судьбы не могли похвастаться бородами с тех незапамятных времен, когда Ворон создал весь мир – кроме солнца, которое он стырил. Берко Шемец внимателен и наблюдателен, но весьма по-своему и в своих специфических беркошемецовских целях. Он минотавр в лабиринте этого еврейского, еврейского, еврейского мира.
Берко появился в доме Ландсманов на Адлер-стрит однажды поздней весной 1981 года. Здоровенный неуклюжий парень, известный в Доме Морского Монстра клана Ворона племени Длинноволосых под именем Джонни-Медведь по кличке «Еврей». Тринадцатилетний парень ростом пять футов девять дюймов, лишь на дюйм меньше, чем сам Ландсман в восемнадцать, топтал порог своими «муклуками» тюленьей кожи. До этого момента ни Ландсман, ни его младшая сестра не имели представления о его существовании. А теперь этот парнишка должен был обосноваться в спальне, где отец лечил бессонницу из бутылки «Клейна».
– Ты кто? Ты откуда? – крикнул ему вдогонку Ландсман, когда парень шмыгнул в дверь столовой, комкая в руке кепчонку. Герц и Фрейдль стояли у входной двери, рыдая в объятиях друг друга. Дядя пока еще не удосужился сообщить сестре, что собирается оставить сына в ее доме.
– Я Джонни-Медведь, – объяснил Берко. – Из Шемец-Коллекшн.
Герц Шемец – признанный знаток ремесла и искусства индейцев племени тлингит. Иной раз любознательность заводила его в гущу индейской жизни глубже, чем любого другого современника-соплеменника. Да, конечно, его интерес к индейской культуре представлял собою «накладную бороду» для не слишком афишируемой контрразведывательной активности, но никоим образом не был напускным и неискренним. Герц Шемец приобщился к образу жизни аборигенов. Он научился охотиться, мог подцепить тюленя крюком за глаз, уложить и разделать медведя, жир угольной рыбы нравился ему не меньше смальца. И случилось, что некая женщина Хуна, мисс Лори Джо «Медведица», понесла от него в чреве. И вот сейчас женщина погибла в результате столкновений индейцев с евреями во время так называемой «стычки за синагогу», и сын ее, наполовину еврей, объект ненависти и презрения клана Ворона, воззвал к отцу, которого почти не знал.
Этот «цвишенцуг», неожиданный ход в четко и ясно развивавшейся партии, застал дядюшку Герца врасплох.
– Что теперь с ним делать, не выкидывать же на улицу! – взывал он к жалости младшей сестры. – Там у него не жизнь, а ад. Мать погибла. И убили ее евреи!
Одиннадцать аборигенов погибли в ходе столкновений, последовавших за взрывом молитвенного дома, построенного группой евреев на спорной территории. В картах, составленных командой Гарольда Айкса, оказались карманы спорных территорий, штриховые линии временных решений. По большей части эти разночтения не затрагивали ничьих интересов, ибо находились в труднодоступных, никого не интересующих местностях. Но численность евреев неудержимо росла, и им тоже требовалось жизненное пространство. В семидесятые годы иные из ортодоксов ретиво взялись за дело.
И строительство молитвенного дома на острове Святого Кирилла отщепенцами, отколовшимися от огрызка филиала секты Лисянского, вызвало взрыв возмущения среди туземцев. Начались демонстрации, сборы подписей под петициями, пикеты, судебные тяжбы. В Конгрессе вновь возник подземный гул по поводу нарушения покоя и порядка, мира и равновесия этими настырными северными евреями. За два дня до освящения некто – впоследствии никто не заявил о причастности, никого за это так и не привлекли к ответственности – швырнул в окно строения «Молотов-коктейль» двойной крепости, спалив все дерево, вплоть до бетонного фундамента. Взбешенные ортодоксы и их сторонники налетели на поселение Святого Кирилла, круша сети и крабьи ловушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121