— Извини, Джеймс, мне не следовало этого говорить. — Я взял у него бутылочку, отвинтил крышку и, закинув в рот таблетки кодеина, словно это были шоколадные горошины М&М, запил их хорошим глотком «Джека Дэниелса». У меня во рту остался привкус сочного бифштекса из медвежатины, болотной тины и свежей, только что содранной коры дуба. Я отхлебнул еще, потому что у виски был такой замечательный вкус. — Помнится, последний раз я пробовал эту штуку года четыре назад, — поделился я своими воспоминаниями с Джеймсом.
— И мне дайте. — Джеймс сердито насупил брови и закусил нижнюю губу, словно испуганный подросток, который пытается выглядеть взрослым мужчиной. Я вытряхнул ему на ладонь таблетку и протянул виски. Я понимал, что как преподаватель совершаю безответственный поступок, однако на этом мои педагогические размышления закончились. Ему и так паршиво, решил я, и вряд ли может стать еще хуже. Думаю, в тот момент я убедил себя, что мне все равно. Запрокинув голову, он сделал решительный глоток, поперхнулся и зашелся в мучительном кашле.
— Эй, полегче, приятель! — Я отлепил от лацкана пиджака вылетевшую у него из горла обсосанную таблетку кодеина и вернул ее Джеймсу. — Попробуй еще разок.
На этот раз он аккуратно принял лекарство и нахмурился.
— По вкусу напоминает крем для чистки обуви, — сказал Джеймс и снова потянулся за бутылкой. — Можно еще глоточек?
— Увы, — я потряс бутылочкой у него перед носом, — пусто, авиакомпании не отличаются большой щедростью.
— По-моему, в саквояже была еще одна пара трусов. Давайте посмотрим, что в них завернуто.
— Отличная идея. — В третьем узелке я обнаружил еще одну маленькую бутылочку. — Привет, малышка, боюсь, тебя тоже придется конфисковать.
Джеймс расплылся в счастливой улыбке.
— Боюсь, что придется, — поддакнул он.
Всю дорогу до Тау-Холла мы бежали, как два молодых оленя, беззаботно шлепая по лужам, и на ходу передавали друг другу маленькую симпатичную бутылочку; мы ловко обогнули группку девушек, которые как-то странно посмотрели нам вслед. Когда мы с хохотом ворвались в просторный ярко освещенный вестибюль Тау-Холла, у Джеймса Лира был вид человека, находящегося в состоянии полнейшего восторга: щеки горели лихорадочным румянцем, в глазах стояли слезы от встречного ветра, который бил нам в лицо, пока мы неслись по широкой аллее студенческого городка. Я затормозил у дверей зала и, согнувшись пополам, попытался восстановить дыхание и унять боль в правом боку. Джеймс остановился рядом и уверенным жестом положил руку мне на спину.
— Я выглядел неуклюжим? — спросил я.
— Ну, если только самую малость. Как ваша нога, профессор? Сильно болит?
Я кивнул.
— Сейчас, дай мне пару минут. А ты как, в порядке?
— Нормально. — Джеймс утер нос рукавом плаща. Я заметил, что он изо всех сил пытается сдержать улыбку. — Все же хорошо, что сегодня вечером я не застрелился.
Я распрямился.
— Отлично, значит, будем считать, что вечер удался. — Я похлопал его по плечу и открыл дверь в зал.

* * *

По всей вероятности, Тау-Холл послужил чем-то вроде разминочной площадки для архитектора, который собирался приступить к строительству мусульманской мечети. Снаружи здание было украшено скульптурами сфинксов и пышным орнаментом в виде свитков папируса и загадочных жуков-скарабеев, интерьер вестибюля и зала изобиловал узкими восточными арками и стройными резными колоннами, сплошь покрытыми хаотичным растительным узором. Сиденья партера и балкон широким полукругом окружали сцену. К моменту нашего прибытия все пятьсот кресел, обитых кроваво-красным плюшем, были заняты участниками конференции, и все пятьсот голов повернулись в нашу сторону, когда мы со скрипом отворили высокую дверь и протиснулись в зал. Возле стены стояли складные стулья, на которых мы с Джеймсом благополучно разместились, установив их прямо в центральном проходе.
Вскоре выяснилось, что, опоздав к началу лекции, мы ничего не потеряли. Престарелый эльф открыл свое выступление чтением длинного отрывка из романа «Тайный сообщник». Я довольно быстро уловил главную идею его рассуждений, заключавшуюся в том, что, прожив долгую жизнь, он, как писатель, — вы, конечно, понимаете, о ком идет речь, но давайте будем называть нашего литератора просто К., — превратился в своего собственного двойника; и теперь этот злобный доппельгэнгер вторгается в его реальный мир, он бесплотной тенью отражается в зеркалах, прячется под скрипучими половицами паркета и с подлой ухмылкой выглядывает через щелочку в занавеске; он неотступно преследует К. и постоянно вмешивается в его взаимоотношения с окружающими; оставаясь равнодушным к бедам, страданиям и страстям человеческим, это существо с холодной сосредоточенностью наблюдает за людьми и анализирует их поступки. И лишь изредка, как утверждал сам К., его тайный сообщник проявляет себя в действии: вселившись в тело и завладев душой своего внешнего двойника, он, так сказать, на некоторое время узурпирует власть; обычно период его правления длится не очень долго, но его как раз хватает на то, чтобы К. совершил какой-нибудь достойный осуждения поступок или сморозил какую-нибудь глупость; цель его коварных вылазок проста — удостовериться, что те самые несчастья, которые для К. Второго являются предметом постоянного наблюдения и глубокого научного анализа, остаются составной частью жизни К. Первого. Иначе ему, тому из них двоих, кто является писателем, не о чем было бы писать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135