Сэм вернулся в зал с пылесосом. Он размотал шнур, воткнул вилку в розетку и наклонился, собираясь включить пылесос.
— Эй, Сэм, — позвал я его. — Привет.
Сэм разогнулся и посмотрел наверх. Он не удивился, словно давно привык к тому, что в опустевшем зале кто-нибудь обязательно позовет его с балкона.
— О, привет, профессор Трипп.
— Сэм, ты куришь травку?
— Только когда работаю.
Я перегнулся через перила балкона, прицелился и швырнул пакетик, стараясь придать моему движению силу и резкость, как будто кидаю дротик или бумажный самолет. Пакетик запутался в складках драпировки, свисающей с перил балкона. Я подстраховался, зацепившись правой ногой за ручку кресла, потом нагнулся как можно ниже и хорошенько встряхнул пыльную бархатную оборку. Пакетик плавно полетел вниз, точно сорвавшийся с дерева осенний лист. Сэм подошел к тому месту, куда приземлился мой подарок, нагнулся и поднял его. Теперь у меня не осталось ничего.
— Ни фига себе! — Сэм вытаращил глаза. — Профессор, вы не шутите?
Я заверил его, что это не шутка. Неожиданно воздух вокруг меня сгустился и наполнился мерцающими огоньками, во рту появился солоноватый привкус крови, в ушах зашумело, как будто кто-то приложил к моей голове две огромные морские раковины.
«Ой!» — выдавил я, балансируя на перилах, словно большой концертный рояль, который при неудачной попытке втащить его в дом через окно застрял на подоконнике второго этажа. Затем дело сдвинулось с мертвой точки. Трудно сказать, что нарушило мое шаткое равновесие: на тела вроде моего, обладающие столь внушительными размерами и массой, распространяются те же загадочные законы гравитации, которые действуют на океанские приливы и становятся причиной тектонических сдвигов. Если бы я рухнул в зал, мое тело заполнило бы все пятьсот кресел и растеклось по Тау-Холлу, как Мононгахила в весеннее половодье. Справедливости ради стоит заметить: в тот короткий миг, прежде чем потерять сознание, я успел подумать, что открывшаяся перспектива выглядит крайне заманчивой. В следующее мгновение я качнулся вперед, сгреб обеими руками бархатную оборку и заскользил вниз.
Ворот рубашки натянулся и сдавил мне шею. Верхняя пуговица отскочила и больно ударила меня по щеке. Какая-то неведомая сила медленно втянула меня обратно и повалила на спину. Холодная рука легла мне на лоб. Прежде чем навсегда закрыть глаза, я увидел лицо Сары. Оно смотрело на меня с какой-то непонятной, головокружительной высоты.
— Грэди, ты рехнулся? — спросила Сара. — Что ты делаешь, идиот?
Я открыл рот, чтобы попытаться ответить на ее вопрос, но из этого ничего не вышло. Прозвучавшая в голосе Сары ласковая интонация дала мне слабую надежду, я почувствовал острую боль в груди, когда сердце, мой последний оставшийся в живых орган, вздрогнуло и раскрылось навстречу надежде.

* * *

Я взлетел, как воздушный змей, подъем сопровождался легкими рывками и толчками — тонкая серебристая нить, протянувшаяся между мной и бренными останками Грэди Триппа, время от времени натягивалась и нарушала мое плавное движение. Подо мной раскинулся Питсбург с его кирпичными домами, черными асфальтовыми дорогами и высокими железными мостами; в долинах между холмами лежал туман, город был наполовину скрыт дождем. В моих волосах запутались птицы. Лицо обледенело, на подбородке, точно колючая щетина, повисли сосульки. Клянусь, я ничего не придумываю — так все и было. Я услышал голос Сары, зовущий меня по имени. Я взглянул вниз, сквозь туман и пелену дождя, которой была окутана моя земная жизнь. Я увидел Сару Гаскелл, стоящую на коленях возле моего тела. Она склонилась надо мной и своим дыханием наполнила мои легкие. Ее дыхание было жарким и кисловато-сладким на вкус, от него пахло жизнью и табаком. Я сделал большой глоток хлынувшего мне в грудь воздуха, ухватился за светящуюся нить, смотал ее, как катушку спиннинга, и вернулся на землю.

* * *

Очнувшись, я обнаружил, что лежу в полумраке больничной палаты. Мое голое тело было закутано в бумажную ночную рубашку с короткими рукавами. Причитающаяся мне порция глюкозы поступала в организм через маленькую аккуратную дырочку, которую заботливый доктор проделал у меня на левой руке.
Это была симпатичная двухместная палата с веселыми светло-зелеными обоями, из вазы на подоконнике торчал жизнерадостный букет — лохматые метелки ковыля и несколько сухих веточек бессмертника, из окна открывался прекрасный вид на серые каменные стены церкви, расположенной на другой стороне улицы. Над колокольней, словно выцветшее знамя, висел клочок блеклого неба. Занавеска справа от меня была наполовину задернута, так что я видел только спинку соседней кровати и часть больничного коридора, залитого холодным голубоватым светом.
— Ау… — Я уставился на занавеску между кроватями. — Извините, вы не скажете, что это за больница?
Не дождавшись ответа, я отвернулся к окну и стал думать о том, что могло случиться с моим соседом: наверное, он лежит в глубокой коме, или у него сломана челюсть, или после какого-нибудь ужасного потрясения он лишился дара речи; словом, там находится человек, который не может ответить на мой вопрос. На самом деле я знал: комната пуста. Я смотрел на гаснущее вечернее небо, чувствуя, как на меня наваливается страшное одиночество.
— Сара? — произнес я вслух.
У меня зачесалось правое запястье. Я целую минуту лениво возил рукой по простыне, прежде чем согнул локоть и поднес руку к глазам. На запястье был надет пластмассовый браслет с моим именем и длинным рядом цифр —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135