– широко раскрыв иссиня-черные глаза, удивилась Кермен.
– Отец хочет меня сделать охотником. А бабка гоннт в гелюнги. Иначе она и в школу бы не пустила, а так сама заставляет учиться, чтобы потом других учил послушанию да богопочитанию.
– Она все еще надеется, что в советской школе такие предметы будут преподавать? – спросила Кермен и как-то удивительно мило повела высоко вздернутыми черными бровями.
– Ну хватит, а то платок весь красный, – сказал Мерген, завидев за крайней кибиткой Бадму с его компанией. – Холодной водой вымоюсь и кровь перестанет идти.
Это он так говорил, а сам был на верху блаженства оттого, что к нему впервые в жизни прикасались такие белые и тонкие пальцы.
Бадма из-за кибитки не показывался, и Кермен спросила звонким, словно крохотный колокольчик, голосом:
– Почему не убежал от отца сразу, как он начал бить?
Мерген посмотрел на нее удивленно и даже плечами пожал.
– Убегать? Ты что? Тогда отец подумал бы, что я трус, и уж никогда не взял бы на охоту. Из труса ни за что не получится хороший охотник, – убежденно заявил Мерген. – Отец говорит, когда трус стреляет, он от испуга закрывает глаза, потому и не попадает в цель.
– Значит, ты ради охоты что угодно вытерпишь? – с тревогой спросила Кермен.
– Да нет, отец, когда не злой, он меня любит и охотно всему учит. Когда идем на волка или на кабана, он всегда берет меня и посылает вперед, а сам с берданкой идет сзади. Если заметит, что боюсь, вот тогда он сердится и говорит: «Иди домой бурьян караулить!» Два раза он меня прогонял с охоты домой. Первый раз за то, что промазал, не попал в дикого кабана. Раненный в спину зверь набросился на меня, мог растерзать. Я испугался и закричал, как девчонка. А другой раз я тоже сам виноват. Утром отец послал меня за верблюдицей, чтоб ехать на охоту в Волчью балку. Мы встретились у озера с Арашой. У него было ружье. Мы стали охотиться за дикими утками. А про верблюдицу я и забыл. После этого отец не оставил на моей спине живого места и на охоту не брал целую неделю… Вот и теперь, если верблюдица так и не признает своего малыша, моя спина будет синей. – И, горько усмехнувшись, он подмигнул девочке: – Вот тогда приходи со своим платочком, он так пахнет цветами, что сразу вся боль проходит. Только бери самый большой, спина у меня шире лица.
Кермен с восторгом промолвила:
– Какой ты сильный и терпеливый! Такими бывают только в книгах…
– Эй, Мерген, иди сюда! – послышался от кибитки голос отца.
И когда, наскоро простившись с девочкой, Мерген подбежал к отцу, тот сердито сказал:
– Рано тебе охотиться на двуногих козочек. Сопли не высохли. Я ухожу. Цедя зовет. А ты займись верблюдицей: помоги матери и бабке.
И, выпив пиалу чигяна, отец ушел к кузнецу попросить коня: к бывшему зайсангу не хотелось идти пешком, хотя и живет он всего лишь в километре от хотона.
Оставшись один, Мерген начал смывать с лица засохшую кровь.
А за соседней кибиткой, подсматривая за ним, торжествовали победу Бадма и его сподручные. Бадма всем, кто участвовал в завертывании верблюжонка в волчью шкуру, выдал по два гривенника. «Наймиты» были довольны. И только один возразил:
– Ты ведь обещал по тридцать, а дал по двадцать копеек.
– Мало всыпал ему отец, – надменно ответил наниматель.
– А мы при чем?
– Не сумели учительницу задержать на полпути. Что, не могли ее о чем-нибудь спросить, чтобы остановилась.
Никто не возражал: «хозяин» был прав.
Мерген смотрел сквозь щелку в кибитке на этих заговорщиков. Догадывался, что речь идет о нем. Но как узнаешь, что там опять замышляется…
* * *
Солнце, нещадно палившее целый день, начало остывать и клонилось к закату, когда Хара Бурулов подъехал к саду, среди которого белела роскошная кибитка Цеди. По обычаю предков всадник объехал поместье по ходу солнца, справился у батрака, дома ли хозяин, и, поправив на себе одежду, вошел в кибитку.
Слева от порога конюх Бадаш, тихий, запуганный человечишка, и погонщик верблюдов Муула, тощий, как осенний стебель полыни, плели из сыромятных ремней вожжи. Справа хозяйский егерь готовил поводки для гончих собак. Сам же хозяин восседал в глубине кибитки на пестром возвышении из ковров и одеял, Он держал в руках разобранную немецкую двустволку. Было ясно, что здесь готовятся к охоте.
– А-а-а, самый меткий охотник пожаловал к нам, – с ехидцей протянул Цедя. – Ну-ка, ну-ка почисть это ружье, посмотрю, как это делают знаменитые стрелки.
Гордому охотнику не хотелось угодничать перед бывшим зайсангом. Но пока что Цедя был по-прежнему самым богатым и влиятельным человеком в округе и умело пользовался этим для устройства своих житейских делишек, поэтому с ним лучше не ссориться.
Хара почтительно поздоровался с хозяином, взял в руки ружье и со знанием дела стал его чистить.
– Ты догадываешься, зачем я тебя вызвал? – спросил Цедл, поглаживая иссиня-черную холеную подковку усов.
– Ваши пути, как и пути господни, неисповедимы, – уклончиво ответил Хара.
– Недавно ты в окрестностях святых озер убил двух волков. Если так будет и дальше, то что должны делать мои собаки? Из-за тебя мои гончие за последние два года не загнали ни одного волка.
– Обленились? – нарочито наивно спросил Хара.
– Ты из-под носа у них выхватываешь добычу, – повысил голос Цедя. – Если дальше будет так продолжаться, они разучатся не только гонять волков, но станут бояться лисиц и зайцев.
– Но ведь собаки ваши, вы им и приказывайте, – все так же смиренно говорил Хара.
«Э! Было бы это старое время, показал бы я тебе, как меня дурачить», – подумал Цедя. Но продолжал все так же спокойно, привычным тоном приказа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59