«На кой черт мне эти ордена. Ведь давно решил, что главное в этой войне – выжить, уцелеть». Дрогнувшей рукой он пощупал за пазухой свой белый платок. Это его немного успокоило. В случае чего он этой штукой воспользуется…
Следовавший за направляющим Ризамат заметил, как от старой проселочной дороги вправо отделилась тропинка, наверное та, о которой говорил капитан. Он стал дожидаться остальных, чтобы посоветоваться с ними. Кто-то из ездовых хотел окликнуть Бадму, ко, вспомнив о запрещении кричать ночью, промолчал. Подъехавшие сзади подтвердили, что капитан приказал свернуть именно по этой тропинке. Пока они совещались, Бадма уехал далеко вперед. Ездовой последней повозки доложил подъехавшему к нему верхом на коне командиру:
– Товарищ старший сержант, ездовой на головной повозке Бадма Цедяев, видимо, проехал тропинку. Следовавшие за ним побоялись его окликнуть, чтобы не нарушать тишины. А наши все поехали вправо по тропинке.
– Ах, чтоб его громом сразило! И тут он прошляпил! – вознегодовал Мерген и, пришпорив коня, поскакал вслед за Бадмой.
Вскоре он догнал его и, свесившись с крупа коня, процедил со злостью:
– Куда же ты прешь, паразит!
Мерген направил на Бадму дуло карабина так, будто это был штык и он хотел его пронзить.
– В темноте не заметил тропинку, прости меня! – чуть не плача шептал Бадма и спрыгнул с повозки.
– Замолчи! – прошипел Мерген.
Забрав вожжи, он повернул подводу в обратную сторону. Когда догнали колонну, Мерген упрекнул:
– Впервые в жизни сам напросился идти в голове колонны и вдруг заблудился, ехал прямо в логово противника!
– А может, ему только того и хотелось? – съязвил кто-то в темноте.
– Не думаю, что он дошел уже до такого! – возразил Мерген и потребовал от виновника рапорт на имя командира.
– Подробно объясни в рапорте, почему ты не выполнил приказ, не свернул по тропинке в указанном направлении. Я больше с тобою, ишак бессовестный, не хочу говорить, – сказал Мерген громко, чтобы слышали все остальные ездовые.
– Вы все же думаете, что он не заметил тропинку. А мне кажется, он думал, что мы опять отступаем, оттого и вылез вперед, – подтрунивал всегда веселый рязанец.
Только к полуночи обоз прибыл на место новой дислокации к землянке, построенной кем-то в глухом лесу. Повозки были размещены под густыми кронами деревьев, чтобы днем их не было видно с самолетов. С коней хомутов не снимали, а рассупонили и дали корм.
Капитан с двумя бойцами уехал в штаб. За начальника остался Мерген. Он сразу же дал Бадме наряд вне очереди. А остальных увел в землянку, так как начинался дождь.
Накрывшись плащ-палаткой, Бадма остался в ночной темноте один, между землянкой и обозом.
Знамя чужака
Дождь вскоре перестал, и Бадма снял с головы капюшон плащ-палатки, чтобы лучше слышать. Теперь он боялся еще какой-нибудь неожиданной провинности. Было тихо. Лишь лошади хрумкали овсом, да изредка в лесу раздавалось уханье филина. Эта ночная птица каждый раз заставляла Бадму вздрагивать. Он хватался за винтовку и долго прислушивался, не последует ли за этим надсадным уханьем что-нибудь более страшное. Но мирный хруст лошадей мало-помалу успокаивал его, и он даже поддавался дреме. Появлялся соблазн присесть на минутку. Но он уже знал, что как только сядет, сразу же уснет. И он начинал ходить и усиленно думать о своем сегодняшнем проступке.
Конечно, все получилось нелепо. Впервые напросился ехать в голове колонны, хотел отличиться и вдруг прозевал тропинку. Как подумал о том, что мог попасть прямо под пулеметную очередь немцев, сразу вся дремота прошла. Глаза раскрылись шире, сердце начало усиленно колотиться. Но то, что уже пережито, Бадму мало беспокоило. Более страшным ему казалось его будущее. Командир уехал в штаб, чтобы доложить о нем. Иначе зачем на ночь глядя блуждать по лесу? Вернется и сразу его, Бадму Цедяева, предадут военно-полевому суду или пошлют в штрафной батальон. Говорят, штрафников посылают на верную гибель. Бадма возмутился в душе: «За какие проступки я должен погибать раньше времени? Почему я должен унижаться перед этим князем? (Так он теперь называл Мергена.) Завтра он начнет допекать меня всем, в чем я был и не был виноват. Будет хвастаться, что он поймал меня, пытавшегося бежать к немцам с оружием и целой повозкой боеприпасов. И он будет, конечно, прав. Ему поверят. Он припомнит и все мое прошлое. И уж не упустит, что наши отцы были заклятыми врагами. И все будут на его стороне.
Я теперь как суслик, попавший в петлю. И вырваться нельзя, и смерть не приходит. Но я ему не суслик! Человек должен все уметь. Уж раз он обозвал лисой, то надо хитрить. Затаиться и ждать удобного момента. А потом – раз! – и разорвать капкан…»
Настроившись так, Бадма решил скрыть свои намерения под маской беспечности и простодушия. Утром, сменившись с поста и направляясь к своему месту, он с глазу на глаз встретился с Мергеном. Как ни в чем не бывало, он отдал ему честь.
– Здравствуй, здравствуй! Ну как ночь? Как переносишь свое наказание? – спросил с усмешкой Мерген.
– Ничего, товарищ командир. Сам виноват, поэтому считаю, что наказан справедливо. Я не обижаюсь на тебя, ничего плохого не думаю о тебе. Недаром говорят у нас: «Каждый человек за содеянное отвечает сам». Наказание послужит мне хорошим уроком. Может, я еще буду первым бойцом во взводе! – Уж это Бадма сказал явно для красного словца. В глубине его затаенной души созревали совсем иные планы…
Третья ночь штрафного дежурства Бадмы началась тихо и спокойно. Даже лошади не так хрумкали: овес кончился, и они почти бесшумно жевали мягкую траву, накошенную за день ездовыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59