Здесь появились и женщины с узелками и сумками, в которых, кроме белья, была еда на дорогу – вареное мясо, борцыки. Всем собравшимся добровольцам во главе с Харой Буруловым налили по пиале кумыса. Те в благоговейном молчании выпили кумыс и отправились в путь.
А от источника махали им платками. Незаметно смахивали слезы: калмычка не должна плакать, когда муж уезжает на такое святое дело…
Однако старики ушли недалеко. В нескольких километрах от хотона навстречу им попался секретарь улусного комитета. В короткой беседе с добровольцами он убедил их вернуться, потому что нельзя оставлять хозяйство на женщин и детей, не справятся они. А фронту нужны будут и хлеб, и мясо, и одежда.
В селе Троицком – центре улуса – собрались мобилизованные со всей округи. Возле здания военкомата стояло много машин и подвод, на которых приехали новобранцы.
Все разговоры сводились к тому, как быстрее попасть на фронт, как скорее прогнать врага…
В здание военкомата одни входили, другие выходили. Встречая знакомых, каждый спрашивал:
– Ты тоже едешь?
– Конечно!
– А мы едем втроем, отец и я с братом.
– Дорогой мой, будь осторожен, – наставляла мать сына, – зорче глаз, навостри слух. В холод надо держать ноги сухими. В вещевом мешке стельки кошмовые, суконные портянки, нитки, иголка, несколько пуговиц, перчатки, смотри не растеряй!
– Ты, внучек, слушай внимательно. Я и в четырнадцатом в империалистическую, и в гражданскую воевал. И ничего, возвратился живым и здоровым. Не робей, когда на тебя со штыком бежит враг. Бей первым, – наставлял старик внука. – Чтобы победить врага, одной силы мало, надо иметь смекалку и отвагу. А самое главное – слушайся командира. Он всегда знает, что надо солдату. Будь счастлив и возвращайся с победой! – Попрощавшись с внуком, дед сел на коня и рысью поехал в свой хотон.
Мерген и Араша сидели на траве возле военкомата и ждали, когда их вызовут. К ним подошел Бадма Цедяев, которого в хотоне они почему-то уже целую неделю не видели.
– Здравствуйте, защитники Родины! – бодро приветствовал всех Бадма, вытирая носовым платком вспотевшее лицо.
Он крепко пожал руку каждому и сел рядом.
– Ты тоже едешь? – механически спросил Араша.
– Ну и вопрос! – обиделся Бадма. – Разве в такое время можно оставаться? Не в пионеры же меня принимают! Вообще-то было время, когда вы не хотели принимать меня в пионеры. А тут мы посмотрим, кто из нас больше убьет фашистов. Цыплят по осени считают, говорят русские. Мерген, мы с тобой охотники и отличные стрелки, а такие люди сейчас очень нужны. Надо постараться попасть на фронт вместе. – Он вынул из сумки бутылку вина. – Давайте обмоем это дело.
Тут к ним подсел друг Бадмы, из соседнего хотона. Он был постарше всех троих. Возле рта у него чернел шрам от пореза.
– Если сказано налить, значит, надо наливать! – заявил он и взял бутылку в руки. Из кармана он вытащил, стакан.
– Что вы, ребята! Я не пью, – сказал Мерген виновато.
– Ничего, промочить горло в такое время не лишне. На душе теплее, и язык острее, – каламбурил мужчина со шрамом.
– Нет, сказано – не пьем, значит, не пьем. К тому же, нас скоро вызовут, а от нас будет… сами понимаете, – поддержал Мергена Араша.
– Ну, тогда не надо. Он ведь комсомольский секретарь у нас. Ему зазорно якшаться с такими, как мы! – вспыхнул Бадма. – Он с давних пор обходлт меня стороной. Он человек чистый, святой, не надо его спаивать! Пусть его долю выпьет земля сырая! – при этом Бадма выплеснул вино на землю из стакана, наполненного для Мергена.
– Не болтай чепухи! – урезонивал его Араша. – Едем в далекий край. Нам предстоит смертельная схватка с врагом, а мы тут мелкими дрязгами занялись. Может, в одном окопе воевать придется.
– Мерген меня не возьмет в свой окоп, он уверен, что в темную ночь я не гожусь в попутчики.
– Вот уж не думал, что ты такой злопамятный, – как-то печально сказал Мерген.
– Хорошо тебе не помнить. А я от этих слов не спал ночами. До сих пор ношу их, как занозу в сердце.
– Наливай еще по стакану, – обратился он к своему другу. – Зря не хотите выпить с нами, может, мы еще встретимся там… в одном окопе.
Вышедший из военкомата лейтенант приказал всем построиться.
Призывники, собравшиеся во дворе и в садике, окружавшем здание военкомата, стали строиться на дорожке. Все в эти минуты думали только об одном – Родина зовет.
Лишь Бадма думал о своем. Он все заранее обмозговал, распланировал. Не зря он подошел к Мергену с вином, с веселым разговором. Нужно показать, что он, как и все, стремится на фронт. А на самом же деле он думает только о том, как где-то спрятаться и переждать это трудное время. В военкомате отметиться, конечно, надо. А потом, когда повезут, не зевай! Он прихватил с собой два самых дорогих перстня. Один с рубином, подешевле. И другой – тот, что отец ценил дороже всего своего состояния. «В крайнем случае подарю командиру тот, что подешевле, и он меня пристроит в тылу, где-нибудь в хозяйственной части или госпитале», – рассуждал Бадма.
Спланировав таким образом свое будущее, Бадма первым встал в строй, отвечал на вопросы командира бойко, жизнерадостно.
Чутье охотника
Темной мартовской ночью по редколесью пробирался обоз – четыре пароконных брички, наглухо закрытых брезентом. Возле каждой подводы – красноармеец с винтовкой за плечами и кнутом в руке. По бездорожью, по грязи и лужам от недавно растаявшего снега лошади с трудом тащили тяжело нагруженные возы, а тут еще встречный ветер. Студеный, порывистый, он бросал в лица путников то хлесткий дождь, то колкую снежную порошу. Лошади низко опускали головы, чтобы не захлестывало глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59