– Теперь в этом доме нужна цветочница, – сказал он, как-то сурово посмотрев на Кермен.
– Будет и цветочница! – весело улыбаясь Бадме, ответила Кермен. – В такой-то дом пойдет любая девушка.
– Даже ты! – сверкнул на нее Мерген. И все в доме затихли.
– Это мое дело! – с вызовом бросила Кермен, и опять обратившись к хозяину, предложила свои услуги – В чем тебе помочь, Бадма? Хочешь, чай сварю?
Бадма обрадовался и, затопив печку-голландку, побежал в кибитку: надо было выпросить у матери немного мускатного ореха, который она хранила под подушкой и бросала в чай только по большим праздникам.
Приготовление чая в этот вечер показалось Бадме каким-то таинственным священнодействием. Видимо, прежде всего потому, что этим занималась Кермен и он был с нею рядом, рука об руку. Был даже взволновавший его момент, когда коса Кермен при быстром повороте упала ему на плечо. И он робко погладил ее рукой. Кермен вспыхнула, но ничего на это не сказала. А, улучив момент, когда Мерген громко заговорил с одним из своих друзей, чуть слышно прошептала:
– Бадма, ты не обидишься, если я тебе что-то скажу?
– На тебя? – удивился Бадма. – На тебя я не смогу обижаться, даже если будешь читать мне смертный приговор.
Кермен удивленно вскинула черные, чеканно-тонкие брови, отчего лоб ее стал еще белей, и тихо сказала:
– Я изреку такой приговор, от которого ты станешь еще привлекательней и сразу же найдешь свою «цветочницу».
– Говори, – одними губами сказал он.
– Одевайся, как все, чтоб не отличаться, как раньше богатые отличались от бедняков, – и она кивнула на его атласную рубашку с высоким воротом, подпиравшим шею и сдавливавшим ее. – Видишь, ребята в апаше, так легче дышится. А то ведь тебе даже голову наклонять трудно, шея словно в тисках.
И сами эти слова и тон, участливый, доброжелательный, кружили голову Бадме. Он благодарно кивал девушке и втайне надеялся на то, что мечта его скоро сбудется.
Весь этот вечер был для Бадмы сплошным праздником. Он не спускал глаз с Кермен, которая и на самом деле вела себя как хозяйка дома – никому не давала скучать, первой запевала, первой пускалась в пляс.
И вдруг, всего лишь через неделю после этого счастливого вечера, ударом грома среди ясного неба прокатилась весть о том, что Мерген женится на Кермен. Вот когда рука Бадмы не дрогнула бы, попадись его соперник на мушку ружья. Но уже шли осенние дожди, и Мерген на охоту не ходил. А другого случая подстрелить его незаметно не было.
Не подозревая, что думает о нем Бадма, Мерген вошел однажды в контору и, весело поздоровавшись, сказал:
– Ну, счетовод, подсчитай, чего сколько надо на свадьбу.
Нарочито громко щелкая счетами, Бадма ответил, не подняв головы:
– Всего очень много, так как женится самый достойный на самой красивой под небом!
Не ожидавший такого высокопарного ответа, Мерген склонился над столом и по-товарищески предложил:
– Пойдем вместе на охоту, чтобы стол был богаче.
Бадма вздрогнул: предложение показалось провокационным. Не выведывает ли?
«Узнал, что это я тогда стрелял в него? – вытирая вдруг взмокший лоб подумал Бадма. – Или так просто?» Но тут же взял себя в руки и притворно-любезно отказался, сетуя на плохую погоду, в которую на охоту нет смысла идти.
Ушел тогда Мерген, и понял Бадма, что Кермен он потерял навсегда. В тот вечер он впервые в жизни напился. Но утром понял, что это его нисколько не утешило. Он решил уехать в город, в шум, в сутолоку другой непривычной жизни. В полночь забрался в свой тайник, ход в который был теперь из подпола. Открыл заветный сундучок и холодно, равнодушно посмотрел на золото, которое теперь казалось ему потускневшим. Оказывается, оно светило только, пока он надеялся с его помощью добиться счастья. А теперь, когда все надежды ушли, как рыба из невода, никакие сокровища его не радовали. Набрав полную горсть драгоценностей, казавшихся ему сейчас простыми безделушками, он высыпал их себе в карман, и, закрыв сундучок, поднялся в дом…
Две недели Бадма жил в Астрахани, в самом дорогом номере гостиницы. Ходил в кино, в театр, на танцы. Но нигде не находил себе покоя. Наконец, его расточительность бросилась в глаза спекулянтке, которой он сплавлял свои драгоценности. Девка она была проворная. Прилипла к нему и за несколько угарных ночей, в которые обучила парня всему, чему он еще не был до нее обучен, завладела содержимым его кармана. На счастье, не проболтался, что это еще не все. Однажды утром, узнав, что у Бадмы нет денег даже на дорогу в родной хотон, эта девка исчезла, отпала, как насосавшаяся пиявка.
Вернулся Бадма домой, словно повзрослевший. На тревожный вопрос, председателя, где пропадал, коротко ответил: «Не пропал же». И приступил к работе.
А потом узнал, что тут его разыскивали, боялись за его жизнь, считали убитым, погибшим…
И первыми, кто о нем беспокоился, оказались Мерген и Кермен. Однако Бадма и с ними долго не стал говорить о том, где был и что делал. Одно его на первых порах успокаивало, что Кермен не стала такой для него привлекательной. Он видел другую женщину во всей ее прелести, доступную и веселую. Первые дни он вспоминал о минутах и днях, проведенных с Зойкой-спекулянткой. Но потом она стала уходить на второй план. На ее место опять встала Кермен.
И вот теперь Бадма ломал голову, думал, что делать дальше, как жить. Но как ни старался, придумать ничего не мог. Оставалось жить как набежит. Время от времени ездить в город, найти там другую Зойку, менее жадную на подарки. А может, подцепить какую-нибудь более красивую, чем Кермен, и привезти сюда всем на зависть.
Бадма в эту ночь опять спустился в свой тайник и теперь уже более экономно взял два золотых кольца и пару сережек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59