Это похоже на учебу. Ты учишься быть счастливой в одиночку так же, как учатся на ошибках прошлого. Да, а мастурбация не хобби. Это спорт. Впрочем, я и ее испробовала.
Раздевшись, я пустила в ванну воду и стала изучать свое тело, но не критически, а взглядом влюбленного, который не обращает внимания на растяжки и возраст. Он торопится увидеть как можно больше, и ему не до «слишком». Разглядывая себя, я решила, что у меня красивый живот. Не слишком мускулистый, не слишком плоский, впрочем, забудем о слове «слишком»! Вот таким должен быть живот. Он гладок и красиво прогибается при выдохе, образуя неглубокую впадину кожи, сбегающую к бедрам. Я ложусь на кровать, ощущая желание, сильное, как голод, оно пульсирует во мне, настойчивое, теплое. Наслаждаясь, я наблюдаю его переливы, его биение. Я чувствую собственный запах; дезодорант почти испарился, и когда я поглаживаю себя, я его почти не чувствую. Сильнее. Теперь двумя руками. Нет, не так. Теперь лучше. Подняв руку, я зажимаю одну ноздрю, чтобы дышать было труднее. Сильнее. Я сержусь. Вот оно. Еще сильнее. Нужно что-то придумать. Сильная ладонь вжимается в мою спину. Я не могу ее видеть, но ощущаю тепло и силу, исходящую от этой ладони. Она не отпустит меня, даже если я навалюсь на нее всем своим весом. Волосы с проседью, мужчина средних лет. Я фантазирую о надежности и защищенности. Даже в самых сексуальных мечтаниях я жажду защищенности и вжимаюсь в нее.
После ванны я помастурбировала, сочетая удовольствие с гневом, только чтобы уснуть. Ужасно, что мне нужна терапия, что я так разбита и не могу немедленно со всем разобраться. Когда я кончила, злость выскользнула наружу; она была так зарыта в глубине моего существа, что я и не знала о ее существовании. Она дремала, а потом пролилась наружу слезами безнадежности. Издерганные нервы, вот это что такое. Я вся издергалась. Я не могла успокоиться, ерзала, чесалась, дергалась, и никак не могла расслабиться. И до тех пор, пока расслабленность после оргазма не расколола меня словно персик, обнажив твердую косточку, я не сознавала, как я измучена и несчастна. Следовало очистить сердцевину от шелухи.
Мастурбация усилила мой конфликт с миром, а ведь я даже не католичка. Однако я мазохистка, и поэтому назавтра я отправилась в магазин за новыми джинсами. Нет, я шучу, конечно. Я не к аду примеряюсь, а к чистилищу. Поэтому я вооружилась фотоаппаратом и снова направилась в чертов Центральный парк, будь он неладен. Правда, на сей раз я была неплохо подготовлена. Надела перчатки, запаслась носовым платком и заткнула уши наушниками, в которых звучала песня Нины Симонс «Я стану свободной».
Клянусь, где-то в этих стенах
Я вижу своего отраженья кусок.
Я вижу, как жизнь моя сияет
С запада на восток.
Вот-вот наступит день.
Вот-вот наступит день,
Когда я стану свободной.
Я повторила про себя: «Вот-вот наступит день», но это не помогало. Может, кофе поможет? Я люблю сладкий с горчинкой кофе, напоминающий ягодный сироп.
– Есть отличные-сливки-взбитых-нет-имбирные-пряники-латте-кофе.
– Спасибо, – пробормотала я.
– Это вам спасибо, мадам.
Черт, я уже стала мадам. И когда это я успела? Ненавижу дерьмовую жизнь и этот зеленый передник. И чему она улыбается? Что это ее так радует молоть кофе и закрывать белые чашки белыми крышечками, сдабривая судьбы незнакомцев сиропами и спиртным?
– Можно задать вам один вопрос? – спросила я прямо, освободив уши от наушников.
– Конечно, можно.
– Вы... Вы счастливы?
– Сегодня – да.
Может, другого и не надо? Жить сегодняшним днем, и как говорится, оставить прошлое в прошлом? Когда еще настанет будущее, а настоящее – длится и длится? Эти фразы обычно не произносят с вопросительной интонацией.
– У вас изумительные волосы. Вполне достаточный повод для того, чтобы быть счастливой! – добавила она весело, когда я попробовала пенку.
Что-то в последнее время все вокруг меня были такие веселые. Она не поняла, что именно я заказала. Я не заказывала к кофе приправы в виде покоя и радости, и еще толики веселья и бодрости. Я нуждалась во всем этом в повседневной жизни.
А насчет волос она была права. Мои волосы снова свободно вились. Меня обуревали хаотические переживания; сил на укладку волос уже не хватало. Слишком много возни! Кроме того, «работа над собой» слишком поглощала меня. Все последнее время я проводила в парке, фотографируя стариков и мосты. Однако и это не помогало, и мне казалось, что я просто-напросто тяну время, ожидая, пока в кадр войдет новое действующее лицо. «Работай над собой. Люби себя». Фу, хватит. Я это проделала. Я это проделала. Я это проделала! В доказательство тому у меня есть чертов список. И если я еще хоть раз начну рассказывать кому-то про мои хобби, друзей и собаку, я...
Ненавижу, когда я так делаю.
Это ведь я угрозу произнесла. Вы заметили? Если я еще хоть раз начну... Ну да, любительница поговорить, и что же ты тогда предпримешь? Я ненавидела пустые угрозы, особенно в свой собственный адрес. Однако еще больше я ненавидела слово «хобби». Я до сих пор его ненавижу. Это слово ужасно и напоминает мне о Тайлере Хоббсе, толстом веснушчатом парне из моего детства, который изжевывал десятки зубочисток и даже в шестом классе стригся наголо. И еще о слоновьих хоботах. Я устала рекламировать свою жизнь. Может, от этого меня и мутило? Я старалась изо всех сил и чуть ли не торговала собой, рассказывая всем и каждому о своих увлечениях, о том, как прекрасно было наконец пожить одной. Вот и в парке, обнимая Джейми, я делала то же самое. Я назвала фотоаппарат своим малышом. Кого я пыталась обмануть? Впрочем, все гораздо хуже, я ведь не подруге пыль в глаза пускала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97