По-видимому, ее чересчур расслабил мой чай, раз она начинает относиться к подобным вещам с таким спокойствием.
– Но мы не в Средневековье живем, твои родители не могут с тобой так поступить, они не могут сделать это без твоего согласия.
– А я, наверное, соглашусь.
– Но почему?
– Все к этому идет, я не могу их огорчать, они же мои родители.
Я ничего не говорю ей на это.
– Почему ты молчишь, – спрашивает меня Нэнси, – почему ничего не говоришь?
– Не могу же я сейчас за полминуты растолковать тебе прописные истины, которые каждый человек в своей жизни должен понять самостоятельно.
– Но никто все равно не знает, где правда в этой жизни. И никто не знает, права ли моя мама, выйдя замуж по расчету без любви, или права ты, всю жизнь любящая человека, которого по-прежнему нет рядом с тобой.
Я опять некоторое время молчу.
– Вот именно поэтому я и не набрасываюсь на тебя, чтобы делиться соображениями по поводу того, что ты собираешься сделать, – говорю я, – потому что никто не знает, где правда.
– Тогда давай пока оставим все, как есть. Тем более мне дали время подумать до конца лета.
– Ах, тебе еще дали время на размышление, – пытаюсь иронизировать я, – как это мило с их стороны, значит, все не так печально.
– Они уверены, что я не буду их огорчать.
– А почему твоя мать, когда была у меня сегодня утром, не рассказала об этих их чудесных родительских планах насчет тебя?
– Она боялась, что ты запустишь в нее этим креслом, – говорит Нэнси и указывает на огромное кресло, которое вообще-то могут сдвинуть с места четверо упитанных мужчин.
– Можешь передать ей, что я всегда успею это сделать, – говорю я, и мне совсем не до смеха.
Нэнси же, наоборот, долго хохочет.
– Почему ты не спрашиваешь, кто этот счастливчик? – говорит чуть позже Нэнси.
– Потому что мне решительно все равно, – отвечаю я, глядя в окно, – в любом случае они все тебя недостойны.
За окном едва заметно темнело, солнце осторожно собирало с земли последние лучи.
Я постаралась обратить внимание на ближайшие деревья.
– Это Билл, – говорит Нэнси.
От неожиданности я не сразу понимаю, что к чему.
– Какой Билл? – спрашиваю я.
– Страшила Билл.
А мои деревья неплохо смотрятся в надвигающихся летних сумерках.
– Какой Страшила Билл? – спрашивает кто-то вместо меня.
– Билл Корриган, – отвечает Нэнси и тоже начинает смотреть в окно.
– Билл Корриган? – Я прихожу в ужас. – Ты собираешься выйти замуж за одного из Корриганов?
– По крайней мере, мы – одного круга.
– О чем ты?
Нэнси вздыхает.
– Еще никому из Корриганов не удалось толком даже школу закончить, – говорю я.
– Что такое два плюс два они прекрасно знают, – заступается за бездарных Корриганов моя любимая племянница, – и бизнес у них неплохо процветает.
– Ты собираешься им помогать?
– Нет, я собираюсь сидеть дома с детьми.
– С их детьми? – уточняю я.
– Нет, со своими.
– И как долго?
– Пока им не надоем.
– Кому? Корриганам?
– Нет, своим детям.
– А как же Корриганы?
– Корриганы будут сами по себе, а я – сама по себе.
– Но ты же собираешься стать их частью.
– Значит, наверное, я их, в конце концов, полюблю.
– Что, всех сразу?
– Ну, может быть, некоторых из них, – размышляет моя любимая племянница.
– Нэнси, разве ты об этом мечтала?
Нэнси замолкает и опять отворачивается к окну.
– Ты же хотела учиться, – говорю я, – еще не конец света, тебе только восемнадцать лет. Зачем выходить замуж за неизвестно кого? А как же Толстой, Достоевский, Сэлинджер, Фицджеральд, Пруст? А как же все, чему я тебя когда-либо учила?
– Не беспокойся, тетя Анна, все это всегда будет жить в моем сердце.
– А как же любовь? – спрашиваю я тогда.
Нэнси замолкает.
– О чем ты, тетя Анна, – тихо говорит Нэнси, – любовь даже не знает о том, что я существую.
И я наблюдаю, как Нэнси опускает глаза.
– Любовь прекрасно знает о твоем существовании, – говорю я, – только один человек об этом пока не догадывается.
– Я это и имею в виду.
– Но еще не поздно что-нибудь придумать или немного подождать. Совсем не обязательно по этому поводу выходить замуж за каких-то там страшил.
Нэнси сокрушенно пожимает плечами.
– Что мы можем придумать? Я жду этого человека всю жизнь. Сколько себя помню, где бы я его ни встречала, я забывала обо всем на свете, застывала на месте и начинала смотреть на него, раскрыв рот. А он ни разу на меня так и не взглянул.
– Значит, нужно придумать что-нибудь другое, а не застывать при виде него, раскрыв рот.
Нэнси улыбнулась.
– Ты предлагаешь мне как-то действовать? – говорит она.
– Пока не знаю, надо подумать.
– Он всегда в обществе каких-то девиц.
И не таких, как я, а нахальных, красивых и роскошных.
– Если он всегда в обществе каких-то девиц, это говорит только о том, что он еще не встретил ту, одну-единственную, на поиски которой у иных людей уходит вся жизнь.
– Да, но этой одной-единственной вряд ли когда-нибудь буду я, – вздыхает Нэнси, – любовь так немилосердна.
– Любовь очень милосердна. Но только то, как она милосердна, ты поймешь не сейчас.
– А когда? – поднимает на меня Нэнси свои печальные глаза.
– Гораздо позже.
– Когда будет уже слишком поздно?
Я улыбаюсь.
– И тогда, – говорю я, – ты поймешь, что слишком поздно не бывает никогда.
Под конец разговора я вижу, что Нэнси действительно гораздо легче.
– Я пока тебе ничего не скажу, – говорит она, прощаясь со мной у порога, – но, кажется, я уже что-то придумала.
1 2 3 4 5 6 7