Не упускай случая познакомиться с чудесами, которые распахнут твой разум и направят дух. Тебе следует увидеть Бадагас прежде, чем для тебя придет время действовать. Попроси на работе отпуск за свой счет и живи полной жизнью; это тебе пригодится. Весной я передам тебе две недостающие страницы, и тогда ты сможешь приступить к опыту. Не знаю, насколько в ближайшие месяцы ты будешь свободен в средствах, но в любом случае хочу заранее обеспечить тебе возможность спокойно путешествовать.– Рикардо, что еще за выдумки?Но он уже протягивал мне конверт, набитый купюрами по пятьсот евро.– Я не могу этого принять.– Потому что смахивает на подачку или потому что я тебя вроде бы покупаю?– Не надо меня унижать. Ты прекрасно знаешь, что я не согласен ни на то ни на другое.– Тогда ради нашей старой дружбы, – произнес он цинично.Я заколебался: искушение было слишком велико, и, кроме того, мне вовсе не улыбалось возвращаться в свою контору. Я мог бы попросить отпуск или попытаться снова сказаться больным, но Рикардо продолжал настаивать, и я все-таки сунул конверт в карман. Конверт был таким толстым, что едва поместился там.– А что ты будешь делать с книгой, Рикардо? Вернешь на место, раз уже скопировал?– Я купил ее. Она моя, не забывай.– А вдруг откроется, что книга исчезла из Амстердама, из Музея изумрудной скрижали? Представляешь, что тогда начнется?– Как-нибудь обойдется. Книгу я оставлю здесь, а с собой заберу полную копию.Рикардо притронулся к глобусу, и полушария разошлись. Он положил книгу в глобус и снова закрыл тайник.– Здесь она будет в большей сохранности, чем в бронированном сейфе.Мне так не показалось, однако я ничего не сказал. С Витором я договорился созвониться на следующий день, а с Рикардо и со старым непредсказуемым Канчесом распрощался надолго.– Прощайте, юноша, – иронично бросил мне Канчес.– До скорой встречи, дедушка Мафусаил. Однажды ты объяснишь мне, почему Фламель написал, что ты умер, так и не добравшись до Парижа.– Довольно, – вмешался Рикардо. – Конец раздорам.У дверей дома меня дожидалось такси, и я назвал шоферу адрес гостиницы.Была полночь; у меня еще оставалось время, чтобы снова встретиться с Инес. Сейчас я мог думать только о ней. Я позабыл обо всем, что обсуждалось за ужином, мне не терпелось заключить эту девушку в объятия. Я позвонил Инес, и мы договорились встретиться в пабе «Россио».Я вышел из такси, не доехав до гостиницы.– Я уже собиралась домой, когда ты позвонил, – сказала Инес.– Прости, мы сильно засиделись.Нас овевала прохладная сентябрьская ночь.– А ты замечательно выглядишь, Рамон, кажешься намного моложе, чем несколько часов назад. Просто невероятно: то ли я тебя сначала не разглядела, то ли ты скинул десяток лет.– Нет, то был мой брат-близнец.И мы дружно рассмеялись.Мы просидели в пабе с полчаса, все шло замечательно. Я выглядел иначе, потому что сбросил груз недавних воспоминаний. Закрыв скобки, я позабыл о Лондоне, о книге и о квартале Мадрагоа, позабыл о Пути. Я стал другим, заурядным человеком. Сейчас заурядность восхищала меня: я слишком долго пытался стать другим, не похожим на прочих. Я превратился в одержимого поклонника оригинальности, а подобные личности так уверены в собственной исключительности, что их легко сломать. Сейчас же я не хотел ни о чем задумываться – просто мечтал насладиться Инес и сделать ее счастливой. Мне не пришлось ничего ей объяснять, все и так было ясно.Я положил на столик купюру, мы встали и отправились в гостиницу.Едва перешагнув порог моего номера, мы без лишних слов бросились друг другу в объятия. Кожа Инес была одновременно сладкой и соленой, гладкой и бархатистой – когда я ласкал ее, мне казалось, что подо мной плавится зеркало. Я погружался в глубины ее тела, как гончар, который запускает руки в глину и не торопясь придает ей форму чаши. Наши движения уже вошли в единый ритм, когда я ощутил во рту послевкусие вина с подмешанными в него каплями эликсира. Ко мне вернулся неповторимый вкус этого золота сновидений – медовый и металлический; и наслаждение стало расти и множиться. Так бывает, когда бросаешь в пруд пригоршню камней, и они еще в воздухе разлетаются в стороны, а потом каждый камушек рождает свои волны и круги, расходящиеся по гладкой поверхности воды.Инес кричала, испускала долгие стоны – стоны неописуемой сладостной боли, то угасавшие, то разгоравшиеся с новой силой, будто костер на ветру. Любовное соитие превратилось в птицу феникс, которая умирала и рождалась вновь, двигаясь по долгому, испытанному кругу. Мы оказались в царстве влаги, барахтались в лужах, устраивали наводнения, пока усталость и сон не одолели нас.Проснулся я около десяти утра. Солнце ласкало тело спящей Инес. Я не мог оторвать взгляд от ее прелестного пупка и аккуратного холмика волос чуть пониже. Я нежно поцеловал эти завитки – без похоти, без грязных мыслей, как целуют младенца, а потом вгляделся в ее лицо. Инес улыбалась, погруженная в сладкие сны. Груди ее были яблоками, соски – медовыми сластями. Я не хотел ее будить и просто лежал на спине, рассматривая потолок. Инес шевельнулась, перевернулась на бок, уронила руку мне на грудь и снова погрузилась в сон.По-видимому, я тоже заснул, когда же открыл глаза, будильник уже показывал двенадцать, а девушки в моей постели не было. Меня успокоил доносившийся из ванной звук льющейся воды. Спустя несколько минут Инес вернулась, еще влажная после душа и благоухающая, точно египетская принцесса. Возможно, в тот момент я был склонен к преувеличениям, но я увидел в ней олицетворение самой чистой, сияющей красоты.Мы завтракали в постели, не одеваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131