Малё с Няголом взяли какие побольше, Иванка среднюю, а Элице оставили самую маленькую, с торчащими ушками. Пошли по рядам с верхнего края виноградника, по горизонтали, Иванка, театрально перекрестившись, воскликнула:
— Ну, дружина, чтоб только спины ваши было видать!
Ее мотыга привычно вскинулась, достигнув верха своей скромной небесной дуги, и полетела вниз. Раздался первый стук металла о каменистую землю, не слабый, но и не очень сильный. Следом отозвалась Малева мотыга. Она была широкая и лопастистая, с плотно набитой ручкой, о землю ударялась с глухим звуком. Третьим размахнулся Нягол. Мотыга его взлетела над виноградником, покачалась и захватила большой кус земли. Оставшаяся внизу Элица, следившая за первыми неравномерно звучащими ударами, за проворно двигающимися плечами копальщиков, с удивлением установила, что за считанные секунды все трое вошли в такт, словно работали по чьей-то невидимой команде. Ты гляди-ка, дядюшка, подивилась она Ня-головой спине, ныряющей среди виноградных зарослей. Она стояла, опершись на свое полудетское орудие, и гадала, с чего начать, но тут отозвалась Иванка:
— Э-гей, а про нашего новичка-то мы совсем забыли!
Мужчины остановились, а она вернулась показать Элице приемы — какие тут приемы, дело нехитрое, а все ж таки надо знать... Вот так, здесь прихватить, а то будешь тыкаться в серединку ряда. Теперь приступи вперед, немножко, чтобы силы зазря не терять... Да не с левой, а с правой сперва давай.
Смущенная Элица смешно перехватывала держак мотыжки то одной, то другой рукой, то слишком низко, как первоклашка карандаш, то слишком высоко. Наконец-таки она «прихватилась», шагнула и размахнулась так, что мотыга взлетела вверх, секанув ближайшую ветку, а сама она едва устояла.
— Что я наделала...— заохала раскрасневшаяся Элица и еще раз замахнулась. Теперь мотыга взяла прямо вверх и угрожающе треснулась у самых ее ног. От резко скошенного угла падения Элица потеряла равновесие, выпустила ручку, мотыга перевернулась от удара в землю и ударила ее по колену. Элица, застонав от резкой боли, стала сползать вниз.
Ее подняли, отнесли к воде, дали напиться. Иванка растерла ушиб, утешая девушку:
— Ничего, пройдет. Поначалу-то оно всегда так и бывает... И в любви тоже: сперва в голову ударяет, крутишься, точно сбитый с толку утенок, луна солнцем кажется, солнце — луной, а после, как примешься копать рядом с тем, кто тебя ударил, копаешь да на себя дивишься: тот ли это, что тебе голову закрутил, не тот ли?
— Тот, тот,— отозвался Малё.
Пристыженная Элица уселась под деревом, глядя в спины работающим. Они двигались подбористо, в ритм замаха, не слишком нагибаясь и выпрямляясь, ноги их ступали в строгом соответствии с движением мотыг, и стелилась следом свежевскопанная земля, которую подгребали к лозам, перемешивая с посеченной травой. Особенно хорошо копал Малё. В высокой костистой фигуре сохранялось что-то от его поступи, приноровленной к внутреннему ритму скупых движений. Малё казался приподнятым на сантиметр от земли, словно бы плывущим в легкой невесомости, штаны и рубашка из домотканой холстины и полотняная шляпа придавали ему классический вид хозяина этой земли.
Подобное же впечатление оставляла и Иванка, его вечная спутница; небольшая и жилистая, покорная внешне, она в то же время была исполнена энергии и воли, отставала от мужа на два-три шажка, и это было естественно — мужскую силу не пересилить. Она вроде бы семенила за ним следом, чаще размахивалась, чтобы не слишком отставать, тем не менее не выбивалась из общего ритма, и был в этом некий тихий, навязанный судьбой стоицизм.
Дядя Нягол копал совсем по-другому. Элица впервые видела его раздетым. От крупных его лопаток исходила упрямая сила уверенного в себе человека: Нягол тоже умел менять руки и тоже ловко ступал по вскопанной земле. Но в сравнении с теми двумя легко открывалась разница. Нягол мотыгу вскидывал резче и выше, чем Малё, хотя в росте он ему уступал, и вбивал ее резко, без той плавности, с какой Малё словно позволял ей самой полететь к земле. И в движениях головы то же самое: Малева была опущена и слегка покачивалась, а дядя свою держал прямо, встряхивая ею при каждом ударе.
Все трое удалялись постепенно, каждый по своему ряду; вслушиваясь в перестук их мотыг, Элица забыла про боль в коленке и взяла свою. На сей раз острие устремилось вниз правильно, врезавшись в нескольких пядях от ее ступней, но вошло в каменистую землю всего лишь на какие-то сантиметры. Элица аж застонала: земля упорно сопротивлялась.
Передохнули, поставили Элицу между Иванкой и Няголом и пошли по рядам в обратную. Элица начала хорошо, удары ее попадали в точку, и мотыжка теперь врезалась поглубже, зато ее очень путали ноги: чуть только приходило время шагнуть, она останавливалась озадаченно и творила непостижимое — выставив правую ногу, совала вперед мотыгу левой рукой. Нягол ее поправлял, а Иванка ободряюще гугукала рядом: а ну-ка вот так, руки-то смени, я, бывало, тоже вот, как ты, путалась, а тятя только покрикивает: «Задвигайся левой ногой да в правую обувку», а какие там обувки, их тогда и в заводе не было...
Когда прошли четверть ряда, она начала страшно отставать. Под мышками повлажнело, лицо охватило пламенем, по спине сползала капля пота. Дыхание становилось все мельче, разбухал язык, а тело начало деревенеть.
Подождали, пока она отдохнет, посоветовали не спешить, она все-таки новичок, дело понятное. Элица слушала их, а смысла не понимала, охваченная единственным желанием — вернуть себе нормальное дыхание. Отдыхая все дольше, все чаще оставаясь одна на нескончаемой полосе, она наконец достигла заветной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130