..
Значит, Маргу я разлюбил, вернулся он из космического видения. А любил ли я ее по-настоящему? Где-то глубоко в душе отозвалась затаенная, глухая, но не заглохшая боль по той, пропавшей под бомбами. А Марга рядом, хоть и колесит по всему миру, ее всегда можно услышать и увидеть, можно поболтать с ней и приласкать ее, зрелую доступную Маргу, столь скупо любимую из-за Нее. Почему же так, Нягол?
Он не знал почему — судьба неподвластна нам, хоть мы и строим ее собственными руками. А точно ли это наблюдение? Поначалу кажется точным. Если бы он не бросил учебу в Граце в первый же год, если бы не пристрастился к писательству, а просто бы им переболел, принявшись за какую-нибудь обычную канцелярскую профессию с начальниками и коллегами, если бы он не колесил по стране, не встречал бы такого пестрого народа, не касался бы стольких разных судеб, если бы не читал этих книжек и не скрестил бы с Весо своих дорог, наконец, если бы третьего сентября он вышел из своей квартиры пораньше или бы вообще ночевал где-нибудь у знакомых вместе с Ней — они уже так делали,— Нягол сухо сглотнул,— если бы, если бы... В таком случае надо возвращаться не в молодость и не в детство, а до рождения, если не раньше, в гены, унаследованные от мамы Теодоры и отца. Жизнь, гены и поведение, повторяющее их зигзаги,— вот какая это сборная штука судьба. Входи в этот хаос и выруливай, если сможешь...
Нягол погасил в пепельнице сигарету, бросил рассеянный взгляд на огоньки города, овеваемые невидимым ветерком, и вернулся в дом.
Вызов на телефонный разговор с Маргаритой Нягол принял с тяжелым сердцем. И был прав: их получасовая ссора удивила даже опытных, исподтишка подслушивающих телефонисток. С первых же слов Нягол почувствовал скопленную Маргой обиду — как это возможно, что он не встретил ее, не откликнулся после телеграммы, что он там торчит в этом городе и вообще — что? Она не подозревает, что Элица здесь, соображал Нягол, глотая ее упреки. Марга — примирительно отвечал он,— ничего такого, просто я тут остался после похорон, так положено, ты должна понять. Она не понимала. Все же он мог бы прилететь самолетом и встретить ее, а потом вернуться, если уж это так необходимо. Объяснение, что он не знал точную дату прибытия, ее не удовлетворило. Достаточно было спросить в опере, чтобы узнать номер венского самолета. Нягол признавал свою очередную вину, соображая, как сообщить ей, что Элица с ним и он не может оставить ее одну. Марга продолжала сыпать обвинениями и вопросами, она, очевидно, была глубоко задета, и он не решился — это бы был конец. Глупейшее положение, повторял он, припоминая Маргины скандалы во время первого Элицыного побега сюда. Попробуй, объясни это женщине вроде Марги, и вообще женщине... Марга,— старался он выйти из положения,— ты же в отпуске. Почему бы тебе не сесть в самолет и не прилететь сюда, проведем вместе неделю-другую, я буду продолжать свою работу...— Какую еще работу? — не сдержалась она.— Ту самую, которую я все откладывал.— Роман? — она не верила. Ну да, пишу каждый божий день...— А что тогда буду делать я — скучать в этом городишке, таскаться по магазинам, а по вечерам пялиться в телевизор, ты это мне предлагаешь? — Марга, не заводись. Мы же, в конце концов, не маленькие.— Я знаю, мы старенькие, седенькие, ветхозаветные мудрецы времен Пелопоннесских войн и походов Александра Македонского! — выпалила она.— Ты когда меня сведешь к дедушке Архимеду на его опыты поглядеть? Нягол усмехнулся. Если бы он мог видеть оторопевших телефонисток, он бы рассмеялся в полный голос. Марга,— ответил он,— чтобы поглядеть на опыты великого старца, надо поехать в Сиракузы. Что до меня, то я готов, только за тобой дело...— Перестань! — снова взорвалась Марга.— Боже, какая же я была глупая...
Нягол уловил в далеком голосе подавленный плач, стыдом охватило грудь. Слушай,— осенила его внезапная идея,— а что ты скажешь, если мы двинем на море? Наймем себе дачку, развеемся, ты отдохнешь, по побережью будем гулять, купаться — отпуск так отпуск! После краткого раздумья она отозвалась потеплевшим голосом, что на море еще рановато. Нягол не упускал ухваченной нити: Хорошо, тогда не будем купаться, просто попутешествуем и вернемся сюда, а потом, в разгар лета, снова засядем у Понта, на этот раз уж взаправду. Марга помолчала и вдруг спросила: Ты с каких это пор пристрастился к Понту? Вопрос ее попал в точку — Нягол действительно не испытывал симпатии к летнему морю, не любил пляжной сутолоки, курортной суеты, предпочитая пустынные осенние берега, рыбаков, утреннюю прохладу и вечернюю тишину. Я не пристрастился,— ответил он,— но все же жду тебя здесь в ближайшие дни. А насчет дальнейшего решим вместе. Идет? — Нет! — отрезала Марга и бросила трубку.
Вернулся Нягол мрачный, чувствуя перед Маргой вину, к которой примешивалось возмущение. Эта женщина продолжает предъявлять на него чуть ли не супружеские права, каковых не имеет: они ведь всего лишь друзья, очень близкие, конечно, друзья, но не больше. Она же никак не желает с этим статусом примириться. Точно так она как-то выразилась во время ссоры: Ты, дорогой мой, законченный эгоист и любишь в статусы поиграться. Только не забывай, что я не из твоих восторженных двадцатилетних обожательниц, я зрелая женщина и хочу в наших отношениях полной ясности. Или мы вместе, или давай расстанемся. Она знала, что в такие моменты он смягчается и отступает, так случилось и в тот раз: Нягол сказал, что привязался к ней и любит ее, что, кроме нее, у него нет на свете родной души — и оба они подумали тогда про его племянницу.
Дома он застал Элицу за готовкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130