..
Столько воды утекло с тех пор, и вот теперь все мы, от бай Мите до Весо, озаботились вдруг этими самыми нивами, трубами, извергающими дым, почерневшими речными руслами — да, изурочили мы и потравили природу, но ведь космос-то дело другое, он необъятен, там можно хватать и урочить сколько вздумается, только бы нам ступить на Луну, на Марс, на Венеру. Что это — любопытство, любомудрие или гонка с моторами?
Весо бы ответил, что это миссия. Сам он вел жизнь умеренную, плакаться не любил, имел довольно точное представление о своих возможностях, но в исключительность этой самой миссии верил неколебимо: угнездившийся в нем потомственный бедняк требовал все больше благ и удобств для людей, что сумма сумма-рум означало все больше телесных удовольствий, умственной усталости и духовной лени. Он не отдавал себе отчета в том, что наше бедное тело не только результат простого обмена веществ, о нет. Что из них выделяется, возвышаясь над ними, особенное вещество, кислород, великий газ существования и свободы. Весо не думает так. Для него все в этом мире можно свести к Пользе и впрячь в ее колесницу, и дух — тоже. И вместе с тем много в нем ценных черт — от демоса, как шутил иногда Нягол,— твердость и выносливость, чувство национального. А на редакторство он меня все же не сманит, рассудил про себя Нягол.
Выпили, закусили, и спор окончательно был забыт. По общей просьбе Марга спела несколько песен — для Весо классических, для Нягола народных. Спела задушевно, с тонкими переливами, которые оба по-своему почувствовали и оценили. Няголу, однако, не нравились стилизованные гласные, которых придерживалась Марга. Слишком отшлифовано, до глянца, выпирает форма. А может, и в его слоге так же вот выпирают кое-какие слова, выисканные и оглаженные?
Ударились в воспоминания. Нягол рассказывал тюремные случаи, Весо партизанские, расслабившись, преподнес несколько курьезов из своих служебных поездок по заграницам. Время шло, у Марги слипались глаза, а они все доливали рюмки и бодрости не теряли. Вечер как вечер, поболтали, поспорили, выпили, пора было кончать, завтра ждала работа. Но что-то удерживало их. Весо два раза порывался встать, стесняясь Марги, но Нягол его не пускал — посиди еще, куда заспешил, в нашем возрасте не требуется много сна, совсем другого требуют наши годы.
Маргу услали спать, она противилась, изображая ночную птичку, но Весо настоял, сказал, что иначе и он распрощается. Марга подчинилась.
Остались наедине, с полными рюмками и ясными взглядами.
— Ну, говори! — сказал Весо, и Нягол испытал старое чувство, что оба они подобрались к какой-то тонкой границе, которую все откладывали перейти. А может, он ошибался?
— Я думаю про скверик перед Военным клубом,— решился он.— Знаю, ты его помнишь. Теперь случившееся в то время стало ясным, во всяком случае — так нам кажется. Но я вот спрашиваю себя: а сами-то мы ясны себе или нет? — Весо искоса на него глянул.— Мы, Весо, изменили и меняем порядок вещей, но вот интересно, изменились ли мы сами, куда и насколько? — добавил Нягол сквозь табачное облако. Из кухни послышалось журчание воды.
— У тебя есть ответ? — спросил Весо, охватив рюмку ладонью.
— Насчет порядка вещей — да.
— За трудные ты берешься вопросы. Для генерального счета — рановато.
— Хочешь сказать, черту под нами должны подвести другие, идущие следом?
— Я такого не говорю.
— Но так выходит. А я думаю, что черту должны подвести мы сами.
Весо, опершись, взял сигарету, помял ее и неожиданно закурил. Нягол его не видел курящим много лет.
— Когда меня в свое время сняли, у меня не нашлось настоящего объяснения, всякое предполагал — недоразумение, перебор, ошибку, а пуще всего — высшие соображения, мне, как я полагал, недоступные. А позднее я понял, что дело в подражании и инерции. Задумываясь об этом, я и другое вижу: коллективный человек, Нягол, насколько я его смог узнать, не менее сложен, чем отдельный, тут путаницы даже больше. А мне приходится иметь дело с его разумом, душой и интересами, вот в чем суть.
Нягол удивленно слушал.
— Совокупность общественных отношений, это хорошо, но неполно. Прибавим сюда привычки и интересы, склад и образ мышления, характеры и, если хочешь, наследственность. Вот и попробуй тут поуправляй процессами и людьми...— Весо хлебнул и мрачно поглядел на Нягола.— Знаю, что ты сейчас думаешь — а что, дескать, говорить мне, если приходится описывать и отдельный характер, и коллективного человека... И раз уж мы тут одни, признаюсь: тебе удается справиться лучше меня.
Нягол ополовинил рюмку.
— А знаешь, это неправда. Правда в том, что оба мы смирненько делим поле.
— Нет! Не делим мы поле. Ты работаешь на влияние и славу, я в качестве высшего государственного чиновника обслуживаю момент, воображая, что собранные в кучу моменты составляют эпоху.— Весо улыбнулся печально.— А было время, я считал, что миг ничего общего не имеет с эпохой, которая постижима разве что верой в идеал.
Нягол продолжал маскировать удивление: минуту-две назад он и не сомневался, что давно уже готов описать досконально своего боевого товарища.
— Если помнишь,— произнес он,— я как-то тебе приводил древнюю сентенцию, согласно которой смысл жизни состоит в подробностях. Ты тогда не согласился, помнишь?
— Не я один — ты тоже не был согласен.
— Я не был согласен до конца,— поправил его Нягол.— Я и теперь такого же мнения.
— Ну и зачем ты мне это говоришь?
— Затем, что ты стал признавать и миги, и эпохи. Я ведь, как ты знаешь, никогда не разделял восторгов по поводу перепашки не только общественного человека, но и самой человеческой природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130