— Нягол! — позвала Иванка.— Слышал? Выйдет из девчонки философ, башковитая! — Она обняла Элицу за плечи.— Так вот оно, моя девочка, жизнь себе течет, а мы ее отводим в разные стороны, то влево, то вправо, эту вот ниву напоить надо, да вон ту грядку полить, а живой-то воды маловато, не хватает на все, вот и вводится водный режим, вон наша чешма, через полчаса зачихает и до вечера сопеть будет... Малё, слышь-ка, а воды-то ведь мы не набрали!
Она вскочила и кинулась наполнять котлы и ведра.
Под вечер, осмотрев грядки, ожидающие первых семян, и по-девчоночьи подстриженные плодовые деревца, тронутые кое-где зеленым кремом, как выразилась Иванка, Нягол с Элицей попрощались и, нагруженные тяжелыми сетками (от них невозможно было отказаться), направились к автобусной остановке, провожаемые до перекрестка Иванкой и Малё. Долго шли прямой улицей мимо новых домов, из чьих окошек выглядывали женские лица, а когда оборачивались назад, видели уменьшающиеся фигурки — высокого Малё и маленькой Иванки. Она махала им мелко-мелко, словно боялась, что ее не заметят, а он взмахнул два-три раза, напомнив крупную птицу, вскидывающую крылом.
На остановке Нягол поинтересовался:
— Ну как, довольна прогулкой?
Элица стиснула его руку.
Дома они застали дедушку Петко в компании неожиданно приехавшей Маргариты. Оба пили чай и кротко беседовали.
Марга сразу же вперила взгляд в остановившуюся на пороге разрумянившуюся Элицу, и Нягол, бледнея от воспоминания об актрисиной комнатке, понял, что последуют объяснения. Марга не упустила смущения обоих, особенно Нягола, и истолковала его по-своему, но, будучи человеком сцены, взяла себя в руки, подождала, пока Элица подойдет, и, заглянув ей в глаза, царственно протянула руку, объяснила: выдался свободный денек, решила рассеяться.
Пока женщины пребывали на кухне, что было весьма кстати для смутившегося Нягола, он рассказал отцу о своей прогулке, описал места, по которым они с Элицей шли, сельские перемены и свое гощение. Старик слушал сосредоточенно, Нягол догадался, что возвращает отца в детство и юность, в последнее время он часто уносился туда.
В кухне Элица снова почувствовала Маргин взгляд — та ее оглядывала тайком. Делала это ловко, любезно, с улыбкой — сразу ей уступила фартук, возьми, пожалуйста, у тебя новый костюм (что было неправдой), а мое платье только по поездам и таскать (и это тоже было неправдой), бери, бери, ты, в конце концов, помоложе...
Марга энергично разбивала яйца, которые купила сегодня у соседки, у этакой скупердяйки со стиснутыми губами, а в молодости, верно, была хорошенькой и ревнивой, Элица знает ее? Элица ответила, что горожан знает плохо, и соседей тоже, редко наезжает сюда. Марга почла себя обязанной заявить то же самое: столько езды до такого затырканного городка можно выдержать разве что в качестве разгрузки перед заграничным турне. Она, видимо, ожидала, что Элица спросит ее о предстоящем путешествии по Европе, но Элица воздержалась.
Вернулись к соседям. Странные люди, снова завела Марга, дома у них ни городские, ни сельские, никакой архитектуры, не говоря уж об уюте и интерьере, по задним дворам ютится скотина, спереди выставлены автомобили, а уж любопытные такие, точно сороки, целый симпозиум собрали сегодня, как только она приехала. Элица сказала, что женщины везде любопытны, в столице тоже, но Марга не согласилась. Отстает наша провинция и в быту, и в манерах, и в культуре, в деревне, надо полагать, еще хуже? В ответ Элица рассказала, как их приняли у Иванки. Марга внимательно слушала и, прикрываясь хлопотами, вставила между прочим, что Нягол ее ни разу в село не водил — вероятно, стесняется. Не знаю, с чего бы дяде стесняться, заметила Элица. Ты, моя девочка, дядю своего плохо знаешь, срезала ее Марга. В душе он мужик, но этого не признает, особенно передо мной. Может быть, есть причина, ты не находишь? Элица замолчала, и Марга распахнула победоносно двери в комнату — прошу к столу...
Перекусили легко — омлет с гарниром и кислое молоко. Дед Петко вспомнил про какую-то свою вишневку, долго ее искал, но она его не взбодрила, лишь вогнала в сон. Отвели его спать, Элица тоже заспешила к себе.
Когда остались наедине, Нягол предложил сделать кофе, но Марга остановила его вопросом:
— Значит, наблюдаешь жизнь?
Нягол потемнел. Наблюдает он жизнь или просто живет, как умеет, дело его, нечего ей вмешиваться и спрашивать отчета, да еще невинных припутывать! Разгневавшись, он вдруг пожалел, что не до конца справился с удостоенной актрисой. Сказал:
— Я запрещаю тебе разговаривать в таком тоне.
— Даже так?
— Именно так.
— Ясно, все ясно. Когда уходит поезд в Софию? Она лихорадочно стала засовывать вещи в сумку под
взглядом Нягола. Ее властность, приступы ревности, неутоленное чувство собственности были знакомы ему, но сегодня, сам провинившийся, он злился больше обычного.
— Что ты меня изучаешь? — снова взорвалась Марга.— Я спросила, во сколько поезд?
— Ушел полчаса назад, но ты бы все равно не уехала.
— Это почему же?
— Потому что он последний.
Нягол перебрал и понимал это, но только так можно было Маргариту смягчить: претерпеть такую дорогу и вернуться назад со скандальчиком.
— У тебя есть коньяк? — полуспросила, полупри
казала она, усаживаясь рядом с сумкой.
Нягол принес бутылку и налил, Марга опрокинула рюмку залпом.
— Я вижу, у тебя тут ни в чем нет нужды.
Воспоминание о комнатке на улице Любородной
снова резануло Нягола. Как такое случилось, когда он поддался — еще в клубе, на улице или в комнате? Живо представились воровские шаги по лестнице, осторожный щелк ключа в замке — да, это соучастие в чем-то запретном, с него-то и началось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130