Чуток уединения. Вам в вашем большущем нью-йоркском особняке этого не понять. Видите, сострадание мне не чуждо.
И вот я в битком набитом помещении пытаюсь добиться хоть какой-то реакции от женщины, которая выглядит лет на шестьдесят пять, а то и семьдесят, зубов нет, бледна мертвецки, нос сгнившей кочерыжкой, с телом вообще черт-те что. Мистер Дэвис тридцать лет назад был еще какой одинокий матрос торгового флота, потому что ее, говорит она, зовут Юлейли Колдуэлл. (Сказала дату рождения – выходило, что ей сорок девять. Ох уж эти мне женщины.)
Помещение выглядит и воняет так, будто крысы приходят и уходят как им бог на душу положит. Семьи во дворе и наверху гремят – аж зубы начинают стучать. Коли у Дэвиса в этой толпе имеется потомок, ему должно быть лет тридцать, не больше, и несколько человек этой примете соответствуют, но точнее не сказать – людей что сельдей в бочке, все мельтешат, вопят, носятся с каким-то хламом. Дети не старше тринадцати. Злобные амбалы, у которых якобы перекур, а я всеми фибрами чую, что они какую-то гадость задумали. Парочка замарашек – зуб даю, что промышляют на панели. Определить, кто кем кому приходится и кто тут живет, а кто просто так зашел, нет никакой возможности. Запись о том дне я озаглавил «Грязные животные», имея в виду либо грызунов, либо кошек-собак, либо людей.
Я, значит, стою и делаю все, чтобы привлечь к себе внимание Юлейли. Ежели когда-то она и работала, те времена давно прошли, теперь женщина и шага сделать не в состоянии. Я уже понимаю, что она безнадежна и рассчитывать можно лишь на временное просветление. И тут в помещение входит тощий, нездорового вида брюнет-коротышка в простецкой одежде, вынимает из авоськи буханку черного хлеба, сдирает с нее корку и кладет хлеб женщине на колени. Она глядит на буханку и кивает, будто старому другу. Коротышка становится у нее за спиной и ест меня глазами. Он похож на искомого наследника. Я спрашиваю: «Вы – или вы – знаете мистера Барнабаса Дэвиса?»
Юлейли таращится на меня, потом начинает грызть хлеб и опускает взгляд. Парень открывает раунд переговоров фразой «А если да?» – на что я отвечаю стандартным: «Тогда у меня к вам еще один вопрос». Он для проформы брыкается: «А кто вы такой вообще?» – за чем неизменно следует: «Вы ответьте, а там поглядим». Наконец мы останавливаемся на: «Может, она и знала Дэвиса, да что-то поздновато он спохватился, не находите?»
– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, сынок. Я работаю на очень больших людей. – Он размышляет над этими словами и идет на попятную: ну да, имя Дэвиса парню знакомо. А Юлейли берет у коротышки бутылку пива и упрямо молчит.
Парень начинает нехотя выкладывать фрагменты истории, которые я складываю в одно целое. Парня звать Томми, он – один из тех одиннадцати отпрысков Юлейли Колдуэлл, которые, появившись на свет божий, сумели пережить свой первый день рождения. Имя Барнабаса Дэвиса Томми знает только потому, что Юлейли, когда он был мальцом, «только о нем и балабонила». «Ах, Барнабас, она любила его больше жизни, взял бы он ее с собой в Лондон, она была бы счастлива, но этому не суждено было случиться… только об этом и пела». Вот и славно, думаю я себе, мальчик найден, сейчас обговорим смену фамилии – и дело с концом. Ага, сейчас: отцом Томми был ее следующий хахаль. Тот, в отличие от Дэвиса, остался с ней жить и бросил Юлейли, когда Томми было несколько месяцев, он потом еще вернулся и заделал ребенка номер четыре. Все равно он был не такой «знатный», как Дэвис, который был и сплыл, пообещав девятнадцатилетней любимой, с (на) которой провел увольнительную, однажды вернуться. Так что, выходит, Томми – это ребенок номер два. У него есть родная сеструха (номер четыре) плюс целый выводок единоутробных братьев и сестер. Он начинает излагать мне их унылые истории, ведь я вроде как спрашивал. Я слушаю вполуха, потому что к моему делу они отношения не имеют. Он длинно и заунывно бубнит про то, как рождались мертвые дети, как семья голодала, как всех их емелили лживые фраера. Одна против воли стала проституткой, зато денег у нее – дай бог каждому. Вторая вышла замуж и несчастна. Третьего убили при Галлиполи. Четвертый работает на станции на севере. А вот и младшенькая, ей тринадцать, прямо перед вами, видите? (Имя в записи отсутствует.)
Все это было, конечно, чертовски скучно – бедность всегда скучна. Когда Томми выдохся, мы вернулись к главному вопросу: где сейчас старший брат Томми, соструганный Дэвисом ребенок номер один. Юлейли смотрит на меня и вдруг начинает поскуливать, а затем плакать – то бишь из носа у нее течет, как из крана, губы дрожат, но слез не видно. «Ой, Пол…» – говорит она. Вы представить себе не можете, с какой злобой посмотрел Томми – не на меня, а на пьяную уродину, которая только сейчас удосужилась связать два слова. «Заткнись, поняла? Подними зад и займись чем-нибудь, старая сука!» И плачущая женщина, шаркая ногами, уходит из комнаты, а младшенькая бежит за ней и обзывает Томми нехорошими словами.
Задыхающийся от ярости коротышка рассказывает следующее: Пол Барнабас Колдуэлл был «на год или два» старше Томми, то бишь родился в 1892-м или 1893-м, что совпадает с приметами. Томми Пола ненавидел. То бишь он любил его, пока рос – все-таки старший брат, ты его любишь, жалеешь, когда ему надирает задницу мамочка, мужчина в доме (очевидно, переходящее звание) или Роллекс (Роллинг? Кажется, я правильно прочитал). Но Пол скоро повзрослел, начал гоношиться, давал Юлейли сдачи, а потом и вовсе сбежал из дома. А еще Пол – удивительное дело! – хорошо учился в школе, даже когда был совсем пацаном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150