И ему это почти удалось. Он нашел подземный туннель, увидел глиняную плиту, закрывавшую вход. И там он услышал шум ветров всего мира.
Рокочущий стон живого, дышащего Бога.
Голос самого Творения.
Именно в тот момент, не дав ему подобраться ближе, агенты службы безопасности Израиля схватили его за ноги и выволокли из туннеля.
Этот звук, этот голос до сих пор иногда слышался ему.
– Меня тревожит, что твоя работа, которой ты занимаешься здесь, в Нью-Йорке, связана с тем, чем ты занимался там. Вот кое-что из того, что ты говорил во время ареста. – Тут доктор Нойманн замолчала и надела очки, чтобы свериться со своими записями. – «Я общался с ангелами», «Творение можно выпустить на волю», «Я могу показать вам лик Бога» – выглядит очень серьезно и пугающе.
Нойманн сняла очки и посмотрела на Эзру.
– Ты просвещенный человек, Эзра, очень умный, поэтому вряд ли мне стоит объяснять тебе природу этих высказываний – самовозвеличивание, пафос, мессианский пыл. Что нам делать с этими мыслями и эмоциями? И что гораздо важнее, испытываешь ли ты их теперь?
Что он должен был на это ответить? С одной стороны, он мог соврать и поставить доктора Нойманн на то место, где бы он хотел ее видеть. Пусть бы она действовала как психиатр-переговорщик. Спросят у нее любые представители власти о нем – она ответит, что его галлюцинации под контролем, что он больше не представляет ни для кого опасности, а главное – для суверенного государства Израиль. С другой стороны, он мог сказать правду. Мог сказать, что украденный свиток постепенно открывается ему, но тогда он рисковал в самом скором времени оказаться в заведении, где единственными свитками, которые ему позволено будет видеть, окажутся рулоны туалетной бумаги.
Это его мало привлекало.
– Перемена мест мне помогла, – сказал Эзра. – Здесь, в Нью-Йорке, в родном доме, я чувствую себя намного спокойнее. Я совершенно не ощущаю симптомов той мании, которую пережил на Ближнем Востоке.
Нойманн пристально смотрела на Эзру. Он не сумел обмануть ее.
– А голоса? Голоса ангелов?
– Я никогда не упоминал о том, что со мной действительно говорили ангелы. Даже в самом плохом состоянии я так не говорил.
Но Нойманн не позволила ему так просто уйти от ответа.
– Кому бы ты ни приписывал эти голоса, слышишь ли ты их теперь? Ты должен сказать мне, Эзра, есть ли у тебя до сих пор слуховые галлюцинации. В противном случае мне будет очень сложно помочь тебе.
«Вот это действительно смешно», – подумал Эзра. Сама мысль о том, что доктор Нойманн может оказать ему какую бы то ни было помощь (помимо пополнения запасов лекарств), его забавляла.
– Нет, у меня нет никаких галлюцинаций, – сказал он, снова осторожно обходя истинное положение вещей. – Все, что я вижу и слышу, реально.
Однако, судя по выражению лица Нойманн, ему еще предстояло хорошо постараться, чтобы убедить ее.
И еще надо было запастись терпением. С трудом сдерживаясь, Эзра сидел за обеденным столом в квартире отца в Саттон-плейс, хотя ему отчаянно хотелось вскочить со стула и убежать. Но он напоминал себе о том, что цена проживания в этом доме такова, что время от времени придется терпеть такие сцены.
Метцгер-старший восседал во главе стола в смокинге и в шелковой домашней рубашке (с каких это пор он начал носить такую одежду?). Кимберли сидела напротив, безупречно одетая, причесанная и накрашенная. Эзра сидел посередине, в джинсах и джемпере, и чувствовал себя совершенно неподобающе одетым.
Гертруда поставила глубокое блюдо с тушеным картофелем с телятиной и жареным луком рядом с Эзрой.
– Ешь все, что хочешь, – сказала она ему, – только оставь место для десерта.
С этими словами она развернулась и направилась к двери, ведущей в кухню.
– Больше ничего не нужно, Гертруда, – проговорила Кимберли, хотя это было абсолютно ни к чему, поскольку дверь за домоправительницей уже закрылась.
Эзра положил себе немного картошки с луком и попробовал передать блюдо Кимберли, но та предостерегающе подняла руку с таким видом, будто он предложил ей миску прокисшего молока. Тогда Эзра протянул блюдо отцу. Тому пришлось оттянуть рукав слишком плотно сидящего смокинга, чтобы взять блюдо.
– Мне удалось сегодня переговорить кое с кем из израильского посольства, – грозно возвестил Сэм.
Эзра опустил голову и принялся за телятину с картошкой.
– По какому вопросу? – спросила Кимберли, потягивая вино.
– По вопросу о преступном проникновении Эзры в места, запрещенные для посещения.
Началось. Сначала доктор Нойманн, теперь отец. Неужели никто не собирается забыть об этом?
– О преступном проникновении? Куда? – Кимберли посмотрела на Эзру с таким выражением лица, которое можно было бы принять за материнскую заботу, если бы Эзра не знал свою мачеху слишком хорошо. – О чем вообще речь?
– Ты не хочешь ответить, Эзра? – эхом прозвучал вопрос отца.
– Если ты говорил с кем-то из посольства, значит, уже все знаешь.
– Я хочу услышать об этом от тебя.
Эзра поспешно проглотил еще кусок телятины (кто знает, долго ли он еще просидит за столом?) и сказал:
– Я знал, что делаю.
– Ты у нас всегда знаешь, что делаешь, – язвительно заметил Сэм.
– У них там столько всяких ограничений – туда не ходи, этого не делай, того не говори. Если все эти правила соблюдать, никакой работы не сделаешь.
– А тебе, случайно, совершенно случайно, не приходило в голову, что все эти правила придуманы не без причины? Может быть, правительство Израиля хоть немного лучше тебя разбирается в том, как всем управлять?
– Управлять они умеют, хотя это тоже спорный вопрос, но они ни черта не смыслят в том, чем я занимаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116