Он всерьез опасался, что, если этот безумный поток не будет каким-то образом остановлен, его мутные воды могут залить ту ниву, которую на протяжении столетий с таким упорным трудом возделывала наука. Если бы такое произошло, осталось бы бескрайнее и безликое болото.
«Но попробовал бы я что-либо подобное, – думал Картер, – втолковать этой девочке, взахлеб читающей гороскоп».
Он вышел на Пятьдесят девятой улице и пошел в сторону Парк-авеню. Заканчивался октябрь, но день был необычайно теплый, как в бабье лето. Картер на ходу расстегнул кожаную куртку. В центре люди выглядели не так, как на окраине. Они были одеты для дела, для того чтобы нравиться, заключать сделки. Мужчины в деловых костюмах, с тонкими кейсами из натуральной кожи постоянно говорили по маленьким мобильным телефонам. Женщины одеты дорого, их серьги, браслеты и кулоны выглядели скромно, но были из натуральных камней. Когда Картер оказывался здесь, в этом мире, который считал миром Бет, он чувствовал себя немного неловко, казался себе ученым-провинциалом.
Галерея «Рейли», где работала Бет, еще больше унижала Картера. Она занимала первые два этажа здания в итальянском стиле на Восточной Пятьдесят седьмой улице. Над окнами второго этажа крепилось широкое красное полотенце, простершееся до середины многолюдного тротуара. Сюда заходили магнаты и прочие сливки общества, часто в сопровождении собственных экспертов. Приходили, чтобы поглядеть на Констебля, который несколько десятков лет пылился в чьем-нибудь загородном доме, или на набросок Никола Пуссена, таинственным образом обнаруженный в швейцарском склепе. Жизнь с Бет стала для Картера неплохим экскурсом в историю европейского искусства, дала ему возможность понять его непреходящую ценность.
Швейцар в белых перчатках придержал дверь и кивнул Картеру, узнав его.
– Ваша супруга наверху, с посетителем, – сообщил швейцар.
– Спасибо.
Шагая по главному залу галереи, Картер обратил внимание на несколько новых картин в красивых рамах. Самой значительной ему показался портрет голландского вельможи в красивом плаще с меховым воротником.
– Этот портрет, да будет вам известно, некогда приписывали Рембрандту.
Картер, не оборачиваясь, узнал того, кто сказал это. Ричард Рейли, урожденный Рикки Радниц, вместе с настоящим именем утративший лонг-айлендский акцент. Теперь он говорил так, будто родился и вырос в лондонском районе Мейфэр.
– Доброе утро, – поздоровался с ним Картер. – Я был по соседству и решил сделать сюрприз Бет.
– По-моему, – продолжал Рейли, взяв Картера под руку и подведя его ближе к картине, – это полотно по-прежнему стоит относить к Рембрандту. Взгляните на мазок, присмотритесь лучше, обратите внимание на детали костюма. Разве кто-то из его учеников был настолько хорош?
Картер, конечно, не знал ни одного ученика Рембрандта, и авторство портрета его совсем не интересовало. Ему хотелось как можно скорее подняться наверх, найти Бет и узнать, есть ли у нее время перекусить в Центральном парке. Он решил, что это будет идеальная обстановка для того, чтобы сообщить жене о скором визите Руссо.
– Мне ужасно нравится этот портрет, – признался Картер. – Но я больше привык оценивать кости, а не картины.
– Это верно. Вы специализируетесь в еще более древних вещах, чем я, – тонко улыбнувшись, сказал Рейли.
Он был небольшого роста, подвижный, одетый с иголочки. Бет как-то раз проболталась Картеру, что седина на висках у Рейли не настоящая – это творение его парикмахера. По всей видимости, Рейли считал, что благородная седина придает ему более значительный вид, вид человека, которому можно доверять.
– Швейцар мне сказал, что Бет наверху, – проговорил Картер, осторожно высвобождая руку.
– Знаете, какое различие между неоспоримым авторством и формулировкой «школа такого-то»?
– Боюсь, сразу не отвечу.
– Миллионы, мой мальчик, миллионы. А когда речь идет о таком портрете маслом? Тут мы имеем разницу в пятнадцать – двадцать миллионов.
– Интересно, – кивнул Картер. Он не прекращал попытки пройти к лестнице.
– Бет принимает нового посетителя, – предупредил его Рейли. – Вынужден попросить вас не отвлекать ее, если она его еще консультирует.
Вот оно что. У Картера уже создалось впечатление, что Рейли его нарочно задерживает, теперь ему стало ясно почему. Бет была самым лучшим специалистом в галерее Рейли, ее украшением, можно сказать – звездой. Рейли великолепно выполнял работу по оценке рынка и завлеканию богатых покупателей, но именно Бет проводила настоящую экспертизу, именно она так глубоко знала искусство, картины, их происхождение и все об их создателях.
– Я просто притворюсь посетителем.
– Никто вам не поверит, – бросил через плечо Рейли, устремившись к двери. В галерею вошла молодая дама из высшего света. – Миссис Метцгер! – проворковал он. – Как я рад, что вы к нам заглянули!
Держась за медный поручень, Картер поднялся по широкой лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, миновал несколько дверей, за которыми находились кабинеты, и оказался на площадке, дальше вверх уходил еще один лестничный пролет, который вел на второй ярус галереи. Голос супруги Картер услышал раньше, чем увидел ее. Бет говорила что-то о школе рисования.
При входе в зал Картер остановился в тени, отбрасываемой лестницей. Бет стояла к нему спиной, а посетитель – рядом с ней. Жена была одета так, как она обычно одевалась на работу: черный брючный костюм из тонкой ткани, белая шелковая блузка; волосы стянуты в короткий «хвост» черной лентой. Она называла этот наряд своим «фраком» и носила его с той же целью, с какой мужчины носят фрак:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116