Я снова стал заниматься сексом – как в личной жизни, так и по работе, – причем настолько часто, что свел его к сухому каталогу страстей, звучащему, как мантра. Аналингус, бестиализм, бондам, копрофилия, куннилингус, мастурбация, некрофилия, педофилия, садомазохизм, скатофагия, содомия, уролагния, феллатио, фистинг. Часть этих актов относилась к противозаконным деяниям, другие были запрещены в кино, книгах и на цифровых носителях. И многих моих клиентов можно было уличить в неспособности или нежелании видеть между ними грань.
Итак. В одних случаях был замешан секс, в других – деньги, а иногда, как в моем последнем деле, и то, и другое.
Представьте себе такую картину.
Сентябрь, пятница, погода ветреная. До сих пор вижу, как ветер гонит листья по тротуару. Я у себя в офисе, на втором этаже дома по Хай-стрит. Сижу, откинувшись на спинку вращающегося стула, читаю любимую «Энциклопедию всякой чепухи» и закидываю на вешалку пластмассовые кольца. За четыре дня мои услуги никому не понадобились, и я все это время последовательно нанизывал кольца на крючки и ставил в этом деле всевозможные рекорды, как вдруг зазвонил телефон. Я так увлекся игрой, что почти решил положиться на автоответчик.
Но все-таки снял трубку. Звонила женщина, и мы обменялись дежурными любезностями. Голос показался знакомым, но я так глубоко похоронил эти воспоминания, что не мог сказать, ни как ее зовут, ни как она выглядит. Она не волновалась и не жаловалась, однако напрочь отказалась что-либо обсуждать по телефону. Это было необычно. Мои потенциальные клиенты, как правило, говорят хотя бы: «Я по поводу мужа», или «Кажется, она мне изменяет», или что-то в этом роде, и ты сразу получаешь какое-то представление. Но эта женщина лишь описала себя и назначила место и время нашей сегодняшней встречи.
Она выбрала кафе на углу той площади, где построили новую автобусную станцию. Я по привычке опоздал, она же пришла еще позже. Вечер был теплый, и я присел на улице за столик под бело-зеленым тентом, заказал кофе и принялся ждать. Я попытался вспомнить, откуда знаю ее голос, но эти сведения отказывались выползать из черной дыры памяти. И я просто ждал. Просидел там больше часа, разглядывая площадь. Заказал еще две чашки кофе. Алое зарево заката постепенно сгустилось в багрянец. Стало прохладно. Наконец я решил, что она уже не придет, подхватил папку с документами и собрался уходить.
И в этот момент кто-то тронул меня за плечо.
– Прости за опоздание… Ты меня помнишь?
Папка выпала из рук. Я обернулся. В ее глазах отражались половинки луны.
Кошмар на улице Уолтон
– Вот за что я люблю болезни, – заявил Мор. – Никогда не знаешь, что происходит, пока не станет поздно. Болезнь подкрадывается к тебе незаметно, хватает и уже не отпускает. Без лишних церемоний. Она говорит: вот она я, и делай что хочешь. Это честный и вместе с тем подлый способ умерщвления.
Мы стояли на тротуаре перед Агентством. Утро было теплое, ясное, на небе – пара легких дымчатых облачков. «Пир» я надежно припрятал во внутренний карман пиджака. Мор накладывал на мое лицо толстые слои косметики и время от времени хмурился. Он никак не мог добиться удовлетворительного результата.
– А конец все равно один, – ответил Смерть.
– Зато подход другой. В нем ощущается стиль, напряжение. Живцы пьют лекарства, лечатся приборами, делают прививки. Но болезнь всегда побеждает, потому что умеет адаптироваться.
Смерть потер подбородок большим и указательным пальцами.
– Ты когда-нибудь задумывался над смыслом того, что делаешь?
– Нет, конечно. Я слишком занят для этого, – сказал Мор и нанес на мои щеки последний мазок румян.
Из парадного показался Глад с корзинкой, полной еды, и спустился по лестнице. В корзине находились фрукты, сырые цыплята, овощи, пара свиных отбивных и две бутылки воды. Мой желудок свело от голода.
– А для меня что-нибудь есть?
Глад с ужасом посмотрел в корзину, его водянистые рыбьи глаза вылезли из чешуйчатых лунок.
– Нет, – ответил он быстро. – Нет. Это модифицированная еда. Сильнейшее рвотное. Чем больше ешь, тем больше хочется, чем больше хочется, тем больше рвет. В итоге из тела выходит больше, чем заходит.
Я примолк. Мы неловко посмотрели друг на друга, затем Глад, пошатываясь, двинулся к своему черному «форду-фиесте». Поставил корзинку на задний бампер и покачал головой.
Смерть поинтересовался, у меня ли пакет, я ответил, что да. Мор повторил вопрос, я повторил ответ, после чего мы втроем забрались в «метро». Я сел на заднее сиденье. Машина сорвалась с места, взвизгнули шины, и раздалась мелкая галечная дробь. Смерть не глядя вылетел на боковую дорогу, с ревом понесся в гору и на 60 милях в час при положенных тридцати обогнал три машины. Мы помчались к городу на 80-ти, проскочили мимо трех сонных полисменов, затем Смерть резко затормозил и искусно припарковался у кафе, где стоянка была запрещена. От Агентства мы проехали не больше полумили.
Когда он вышел из машины, я спросил, почему он так неосторожно водит.
– Я бессмертен, – ответил Смерть.
* * *
С кафе «Иерихон» у меня связано много воспоминаний. Именно здесь после трех коротких лет закончилась моя первая любовь, и именно здесь происходили ключевые события всех отношений, которые я завязывал после своего срыва.
Они для меня всегда начинались из безопасного положения внутри панциря легкого юмора и светской беседы. Сидя за чашкой кофе, мы болтали о всяких пустяках – о чем угодно, только не о наших чувствах. Без эмоций нам ничто не угрожало. У нас было будущее.
Но эмоции нельзя долго сдерживать, и в наши разговоры просачивались капельки чувств, они превращались в струйки, а затем и в потоки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77