Собственно, на этом ее фамильные изыскания и прекратились. Может, зов родной крови звучал в Нике слабовато, может, отцы школьных подруг виноваты. Ну не вызывали они у девочки горячего желания иметь такого же! Лучше уж пусть отец-герой, хоть и без фамилии, чем как у Катьки или Светки. Напьются да храпят у калитки, перепрыгивать через них приходится.
Родную мать за двадцать шесть лет жизни Ника наблюдала от силы раза четыре. Та жила давным-давно где-то под Ташкентом, выскочив замуж за какого-то знатного хлопковода, с которым нажила шестерых детей, и первую дочь, Веронику, вспоминала только по праздникам, к которым регулярно присылала поздравительные открытки.
Никина бабушка работала учительницей младших классов, и, хотя ей клонилось уже к семидесяти, бабуля была еще в полной силе и строгости. Она-то и воспитала Нику такой изысканной, утонченной, чувствительной к красоте во всех ее проявлениях. Она же заставила внучку поступить в недалекий, полтора часа езды, педагогический институт, который Ника легко, будто играючи, окончила, получив диплом, как и положено в правильной династии, учительницы начальных классов.
Она даже в школе успела поработать почти пять лет, пока вдруг поняла, что педагогика – не ее призвание. Детишек Ника очень любила, да так и не научилась быть с ними строгой и ставить заслуженные двойки. Поэтому уже первый ее выпуск, блистательно перешедший в четвертый класс исключительно с пятерками и четверками, показал, что некоторые детки плохо пишут, некоторые – еще хуже читают, а один мальчик, славный белокудрый Артурчик, даже не умел считать до ста…
Именно тогда у Вероники с директором школы состоялся принципиальный разговор, после которого она твердо решила в корне изменить свою жизнь.
– Вероника Владиславовна, – строго и назидательно начала директриса, – мне необходимо серьезно с вами поговорить.
Ника вполне представляла, о чем разговор, потому что на вчерашнем педсовете заполошная новенькая, которая вела только что выпущенный Никой класс, орала во всю Ивановскую, что она не понимает, как можно ТАК учить детей.
– Бабаев с четверкой по математике не знает таблицу умножения! Мокина до сих пор читает по слогам! А по чтению у нее – пять! Тюльпанов слово «мама» пишет пять минут!
Ника внимательно слушала претензии коллеги и про себя думала: хорошо, что тот самый Артурчик сейчас уехал с родителями в Астану, а то бы новенькую точно паралич разбил! Артурчик не только до ста не считает, а еще и буквы не все знает. Но ведь ребенка понять надо! Помогает родителям в поте лица. Летом как взрослый растит с ними лук и дыни, а зимой стоит на рынке, торгует. Когда ему учиться? А парнишка такой славный! Добрый, веселый, работящий! Кто в классе летом все парты покрасил? Артурчик! Кто подоконник, хулиганами из пятого класса подожженный, зашпаклевал? Снова Артурчик. А она, педагог, будет к мелочам цепляться? Да когда понадобится, он и считать без калькулятора научится, и буквы выучит. Жизнь заставит! А потом, Артурчик – самый красивый мальчик во всей параллели, что же позорить его перед девочками?
Все это Ника и изложила директрисе. А попутно ознакомила ее со своими критическими взглядами на систему современного школьного воспитания, которая убивает в детишках тягу к доброте и прекрасному.
– Вероника Владиславовна, а это правда, что вы уроки труда проводили каждый день вместо основных общеобразовательных предметов? – как-то недоверчиво уточнила директриса.
Вот этот циничный вопрос Нику просто доконал. Будто бы для директрисы это новость. Будто не Никины малыши понашили красивых ярких салфеточек для школьной столовой, а попутно и для всех педагогов школы, будто бы не ее класс три дня, не вставая, строчил самой директрисе шикарные, тяжелого шелка портьеры, трехслойные, сочиненные Никой по подсмотренному в одном из голливудских фильмов образцу…
– А вы не знаете? – взвилась Ника. Справедливое возмущение, написанное на ее лице, директриса мгновенно уловила. И тут же засуетилась, заюлила:
– Вероника Владиславовна, я же должна соответственно реагировать! Наша новенькая – сами знаете, чья супруга!
– Еще бы! – Ника понимающе ухмыльнулась. – Может, она будет вам и новые платья шить? Ладно, пусть шьет.
Сделав это гордое заявление, девушка решительно поднялась.
И вот тут-то директриса поняла, как промахнулась. На носу – районная учительская конференция, туда, это уже многовековая традиция, все являются в новых нарядах, чтобы продемонстрировать возросшее благосостояние и вкус.
– Вероника Владиславовна… Верочка, – заискивающе засюсюкала она. – А платье? Вы же его только-только раскроили…
– Ничего! – махнула рукой Ника. – Переживу как-нибудь!
Нет, ну каково? А она еще неделю голову ломала, как спрятать начальственную грудь двадцатого, наверное, размера да как подчеркнуть талию, которой отродясь не существовало. Придумала, конечно. С плеча, от модного сейчас искусственного цветка, кинула на грудь черную блескучую сетку, красиво ее задрапировав, а сзади ту же сетку пустила до бедер вниз. Получилась весьма необычная пелерина. Эту пелерину Ника прихватила серебряным пояском, но только спереди. Сантиметров на пять. Вроде талия есть, но скромно скрыта… Директриса, когда рисунок увидела, чуть в обморок не грохнулась от восторга. А теперь вот – отплатила. Добром за добро.
– Вероника! – Начальница подошла к ней сзади, навалилась могучей грудью, будто мать прижала к себе дорогое дитя. Снова заставила присесть. – Поймите, есть производственные показатели, и мне теперь их никак не скрыть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13