– Ну, Яшка… не справился? – с упреком сказал он сыну. – Что же теперь люди скажут?
Макин молчал. Ему и без отцовских упреков было тяжело.
Он сел на лавку и сбросил тяжелые, отсыревшие валенки. Отец сидел рядом, взъерошенный, маленький, щуплый, и сердито поглядывал на сына. Мать, не проронив ни слова, полезла на теплые полати. От молчания в избе стало как будто еше душней. Отец и сын сидели каждый со своими думами. Отец думал: «Как же так, Яшка? Коли не умеет… куда лез в начальство?»
Догорала лучина, угольки с коротким шипеньем падали в корыто с водой. Так прошел час. Яков закурил, прошелся по избе, вздохнул и снова сел.
– А Фролов-то еще не взял Шенкурска! – негромко заговорил он. – Мы «языка» сегодня поймали. Пол Высокой еще идет бой. Большой бой. Много орудии стреляет.
У старика шевельнулись брови. Яшка опустил голову.
– Горько мне, тятя, – сказал он. – Ты мне отец… Пойми ты меня…
– Вот и должен перед отцом ответ держать.
– Я перед партией, перед товарищами в ответе, тятя!
– То-то и есть. Ты слушай, что народ говорит…
– Ладно! – решительно сказал Яков. – Шеговары я возьму. Меня сейчас неудачи преследуют. Но будет и удача. Ты, тятя, не сомневайся… Слово мое свято. Худого ты про меня не услышишь.
На этом разговор оборвался. Отец полез на печь, а Яшка устроился на лавке, подложив под себя тулуп. Он смертельно устал и заснул сразу, будто в воду камнем ушел.
Под утро его разбудили голоса под окном. Он привстал, подышал на замерзшее стекло, растер иней пальцами и посмотрел.
По улице кого-то вели. Неизвестный был в кубанке и в коротенькой рваной бекешке, отороченной по бортам черным барашком. Яков еще не успел сообразить, что случилось, как в дверь застучали. Не надевая валенок, он бросился в сени. В избу с руганью и шумом ввалились люди из отряда. Они заговорили все разом:
– В полверсте от деревни поймали… Тебя ищет! Кто его душу знает? Может, ихний разведчик?…
Среди партизан стоял горбатый человек. Лицо у него было молодое. Он смело взглянул на Якова.
– Михаил?! – вскрикнул Макин, подаваясь вперед, и вдруг остановился.
– Нечего сказать, хороша встреча! – рассмеялся горбун. Но в скорбных глазах длинноволосого плечистого горбуна не было смеха. – Старому другу не веришь? Не Каин ли? Эх, Яшка… Уж во мне-то ты, пожалуй, мог бы и не сомневаться…
– Что ты, Миша! – смутившись, пробормотал Яков. – Садись, друг. А вы, ребята, идите… – сказал он партизанам.
Отец Якова с печи покосился на пришельца.
– Мишуха! – радостно закричал он, спускаясь с печки. – Во… И кости целы? Ну, мать, ставь самовар. Мишуха ведь это, не признали, что ли?
Михаил Смыслов действительно был старым другом Якова Макина. Когда-то, еще до революции, деревенский паренек Смыслов, начитанный и довольно развитой, помогал ему учиться.
Яков любил разговаривать с ним. Михаил много знал и невольно заражал его своей страстью к науке и книгам. Они читали вместе и подолгу беседовали о прочитанном. В восемнадцатом году Смыслов переселился в Шеговары.
Макин считал своего приятеля давно погибшим, а он вдруг объявился, да еще так неожиданно! Но пришлось ему, видать, плохо: лицо такое худое, что кажется прозрачным, глаза лихорадочно блестят…
– Искал я тебя, чертушку… Измучился, как собака! – сказал Смыслов, когда они сели за стол. – Слух-то про тебя идет по всей вселенной.
Яков потупился.
– Молодчага ты, хвалю! Знаю я, что ты делал налет на наши Шеговары…
– Да не вышло! – Яков махнул рукой.
Михаила старики усадили за стол. Смыслов долго рассказывал о своей жизни.
– Прямо объявлю, товарищи-граждане, петля… Не мне одному, конечно, а всему населению. Всех большевиков и вообще свободомыслящих, как говорится, похватали сразу… В Шенкурск, в комендатуру. А там и на Мудьюг, говорят. Таков ихний порядок… Без просвета живем…
Он тряхнул длинными волосами.
– Нет, вру, Яков! Есть просвет… Я затем и пришел… К тебе… Шестьдесят верст отмахал. Правда, и на подводе случалось ехать Я по лесному промыслу начал работать… В конторщиках! Так вроде командировочки у меня вышло. А то бы и не попасть. Но командировку-то я сам схлопотал… Историю одну задумал. Как ты отнесешься? – Горбун лукаво улыбнулся. – Есть, Яшенька, и у нас в Шеговарах боевая славная молодежь. Всю зиму мы тайком собирались, обсуждали положение… И оружие есть, крепко спрятанное. Еще с восемнадцатого года. В дело пустить хотим… Сейчас как раз подходящий момент. Бьют их наши-то… Слыхал ведь, поди?
– Знаю.
– Ну, так и в Шеговарах надо скорее кончить. Надо нам сговориться с тобой, Яша. Оружие имеется. Ребята хорошие, самоотверженные. Давай налет в одночасье делать… Мы с тылу, а ты с фронту.
– Это надо обмозговать, Миша. Сразу не решишь.
– Ну, это известно… А кто сказал, что сразу? Мозгуй… А народ верный. Уж за это ручаюсь. Шеговарский гарнизон – всего сто человек. Тут, коли умно обдумать дело… подпереть вовремя да нажать там, где у них слаба гайка… побьем, Яша! Ей-богу, побьем.
– Да кушай ты, Мишуха! – сказал старик.
– Спасибо, папаша. Я кушаю…
– Ты, Яшка, борешься… Эх, завидовал я тебе! А то под их властью чувствуешь себя последней скотиной. Башка тупеет. И кажется, что не выдержишь. Нищета, голод… Молодежь ищет выхода… Да и не только молодежь.
Недоверие, которое промелькнуло в голове у Якова, давным-давно рассеялось. Смыслов был паренек серьезный, и действительно задуманное им дело могло оказаться удачным.
– Добро ты задумал, Миша, добро… – сказал Яков. – А что бы ты делал, коли меня не застал?
– Надо было рисковать. Тебя ждут в Шеговарах.
– Уж и ждут, – проворчал старик, в глубине души довольный за Якова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145