– Теперь я преподам тебе урок искусства приготовления антипасты, – сказал Тони.
Обоих его слова страшно развеселили. Они начали смеяться и смеялись до упада. Наконец, Тони шлепнул Мерри по заду и вручил ей банку артишоков.
Следующие десять дней были самыми счастливыми в жизни Мерри. Ведь, несмотря на весь ее богатый жизненный опыт, постоянного друга-мужчины у нее никогда не было. Они с Тони почти не расставались. Сходили в два зоопарка – в Центральном парке и в Бронксе. Посетили планетарий. В Нью-Йорке, как всегда в марте, стояла промозглая погода, а Тони и Мерри переживали настоящую весну. Они часто пили пиво и при малейшей возможности забирались в постель. Но и в остальное время они старались ласкать друг друга и мечтали о том, как лягут в постель.
Впервые в жизни Мерри поверила, что ее любят по-настоящему, бескорыстно, не из-за того, что она дочь Мередита Хаусмана, а, наоборот – вопреки этому. Тони терпеть не мог кино и на дух не выносил киноактеров; Голливуд же со всем его окружением Тони просто презирал. Бродвей в его глазах был довольно печальным и скучным, а надежду на возрождение американского театра Тони видел во внебродвейских постановках.
Все это Мерри узнала, конечно, не сразу – Тони был достаточно сдержан в своих оценках и порой даже скуп на слова. Тем более что поначалу ничего не знал об истинных отношениях Мерри с отцом и поэтому потом заметно воспрял духом, обнаружив, что может критиковать Мередита Хаусмана, не обижая Мерри. Мерри, в свою очередь, его критика даже польстила – ведь она означала, что Тони любит именно ее, а не дочь Мередита Хаусмана.
– Кстати, на сцене он тоже играл, – заметила она однажды днем, когда они с Тони прогуливались в районе Бруклин-Хайтс.
Тони привез ее сюда на метро, чтобы показать вид на Манхэттен. Ветер рябил воду Гудзона и ерошил волосы Мерри. Ветер был такой пронизывающий и зябкий, словно налетел прямиком с Аляски.
– Я бы не назвал это сценой, – ответил Тони. – Он выступал в самых дерьмовых постановках.
– Почему?
– Потому что он играл в дешевых водевилях. В незатейливых комедиях, которые поставили лишь для того, чтобы заполучить звезду, а он смог играть в них как раз потому, что в силу своей незатейливости эти комедии были рассчитаны именно на звезду, а не на по-настоящему талантливого актера.
Мерри не стала рассказывать Тони о том, что приглашена играть Клару в пьесе Уотерса. И это был, пожалуй, ее единственный секрет, который она утаила от Тони. Причем если сначала она не хотела делиться своей тайной с Тони из опасения, что может не получить роль, то впоследствии, узнав его взгляды на театр, испугалась, что Тони это может не понравиться. И даже сама призадумалась, не станет ли ей потом стыдно из-за участия в этой пьесе, которая должна, по мнению Джаггерса, стать поворотным пунктом в ее карьере.
Но каким-то странным образом, будучи с Тони, Мерри почти перестала думать о том, что ей предстоит сыграть Клару; почти все время она думала только о самом Тони, тогда как роль в пьесе стала представляться ей все более и более иллюзорной и эфемерной.
Во время прогулки они так замерзли, что, пройдя несколько кварталов, завернули в закусочную выпить горячего шоколада. Официантка принесла им дымящийся напиток в огромных тяжелых белых кружках с тонким коричневым ободком. Попивая какао, Тони нагнулся вперед, чтобы смахнуть с губы Мерри прилипшие хлопья взбитых сливок. Мерри взяла его руку и поцеловала кончики пальцев.
– У меня для тебя прекрасная новость, – сказал он.
– Да? Какая?
– Насчет пьесы. Точнее – насчет четырех пьес.
– Четырех?
– Да.
– Расскажи! Ты получил роль? Четыре роли?
– Нет, гораздо лучше, – улыбнулся Тони. – Я думаю, что мы с тобой получили роли.
Его глаза засияли.
– Да что ты? Рассказывай быстрее! – нетерпеливо понукала Мерри.
Оказалось, что некий товарищ одного из друзей Тони поставил целых четыре пьесы Йитса. Правда, не на Бродвее, а в новом театре, расположившемся в здании, где прежде справляли бар-мицву. Невдалеке от «Ратпера».
– А кто финансирует постановки? – полюбопытствовала Мерри.
– Ноэль – один из компаньонов. Собственно, деньги вносит не он, а его тетка. Немного, но особых расходов тут и не потребуется.
– Не знаю, – протянула Мерри. – Я должна посоветоваться со своим агентом.
Эти слова показались самой Мерри настолько фальшивыми и даже жестокими, что она поспешила добавить:
– Я уверена, что когда он узнает, как мне хочется играть в этих пьесах, то непременно согласится.
Сам-то Джаггерс был тут ни при чем. Все дело заключалось в тех его разумных, практичных и тонко рассчитанных советах, которых Мерри до сих пор ухитрялась ослушиваться. Теперь же решение предстояло принять ей самой, до разговора с Джаггерсом, и это очень беспокоило Мерри. Ведь, в сущности, она почти ничего не знала про Тони. Не представляла, откуда у него средства к существованию. До сих пор ей это было неважно. Теперь же, когда он предложил принять участие в совместной постановке, ей требовалось проявить осторожность, что казалось Мерри нелепым. Если уж она бросилась в любовный омут очертя голову и забыв о всякой осторожности, то проявлять осторожность в вопросе, касающемся ее карьеры, означало только одно – что карьера для нее важнее. Так ли это? Мерри не хотелось даже думать об этом.
Как, впрочем, не хотелось ей и ломать голову из-за Тони. Мерри твердила себе, что должна доверять ему, должна па него пол житься, даже если с ее стороны это безрассудно. Правда, в какой-то миг в ее мозгу промелькнуло подозрение, что тетя Ноэля – вовсе не тетя. И Мерри, став на минуту злорадной и вероломной, представила пожилую даму, которую обхаживал и использовал друг Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140