Скорее бы он зазвонил, мысленно понукал Мередит, – тогда у него будет еще час передышки. Может быть, даже удастся заснуть. В какие-то промежутки ему и впрямь удавалось засыпать – от крайнего изнеможения. Впрочем, и сон не приносил облегчения, потому что в таких случаях вожделенный час пролетал за каких-то две-три минуты. После чего поднимался дикий трезвон.
Наконец, будильник все-таки зазвонил. Мередит протянул к нему руку, чтобы надавить на кнопку, но потом вспомнил, что кнопки больше нет. Кнопку унесла медсестра. И Мередит сидел и слушал, как дешевый громогласный будильник надрывает свою дешевую луженую глотку. Потом вошла медсестра и заглушила будильник. Она раскрыла шкафчик, достала бутылку «Блэк лейбл» и налила в стакан двойную порцию виски. Добавила лед, воду «эвьян» и размешала. Ни в одном американском или европейском баре не умели так смешивать коктейли, как это делали медсестры доктора Марстона.
– Возьмите, – приветливо улыбнулась она. – Время принять лекарство.
Мередит покорно взял стакан. В первый раз он попытался сопротивляться, но быстро убедился, что это бесполезно. Два дюжих санитара просто скрутили его и влили виски прямо в горло. Поэтому Мередит взял стакан, знаком показал, что пьет за здоровье медсестры, и выпил до дна. Вкус был просто ужасный. Тошнотворный. Словно лягушачья нога, даже хуже. Такое даже в кошмарном сне не пригрезится. Медсестра забрала стакан и принялась ждать. «Антабьюз» сработал уже несколько секунд спустя. Едва успев воспринять алкоголь, организм тут же изверг его обратно. Подобно отскоку теннисного мяча от стенки. Горло Мередита судорожно сжалось, и в следующий миг его жестоко вырвало. Потом еще и еще. Его желудок уже был совершенно пуст, а тело продолжало содрогаться в страшных конвульсиях, от которых выворачивало наизнанку. Медсестра дала Мередиту тряпку и подождала, пока он вытер с пола зловонную рвотную массу. Это тоже входило в лечебный план. Потом она дала ему таблетку «антабьюза» и минеральную воду. В этих крохотных таблетках и заключался секрет лечения. Впрочем, возможно, это был уже и не «антабьюз». Доктор Марстон постепенно подменял «антабьюз» на плацебо-таблетки, в которых не было ничего, кроме наполнителя. В конце концов, после бесконечно повторяющейся череды приема спиртного и последующей почти немедленной рвотой должен уже срабатывать психологический эффект, по надежности ничуть не уступающий «антабьюзу». Один лишь запах спиртного становился для Мередита невыносимым. И останется таким навсегда. Мередит проглотил таблетку и запил ее минеральной водой. Потом прополоскал рот остатками воды. Медсестра завела будильник и вышла. Мередит обессиленно рухнул на кровать, стараясь не прислушиваться к тиканью. Хоть бы этот ученый сукин сын приобрел менее шумный будильник…
Аборигенки, как порой называли их Хелен и Мерри, подняли жуткую суету. Хайди Крумринд, самая аборигеновая аборигенка, подслушала телефонный разговор Мерри с отцом. Затем, бегая с выпученными глазами и идиотской улыбкой по всей школе, раззвонила о том, что, как якобы поведала ей Мерри, к ним в школу приезжает сам Мередит Хаусман. Что, собственно говоря, было правдой. Мерри покоробило только упоминание о том, что она сама снизошла до разговора с Хайди.
– А чего еще ждать от этой Крум? – пожала плечами Хелен. – Выкинь ее из головы.
– Ты права, конечно, – вздохнула Мерри. – Но это как комариный укус. Пустяк, казалось бы, но жутко зудит.
– Все равно не обращай внимания, – посоветовала Хелен.
– Попробую, – привычно улыбнулась Мерри.
Внешне она казалась совершенно беззаботной. И вообще трудно было подобрать лучший пример проявления непринужденной уверенности в себе, которую должна была выработать у своих воспитанниц хорошая частная школа, чем Мерри. Живая, сообразительная, прехорошенькая, она привлекала всеобщее внимание – и сознавала это. Впрочем, она была также дочерью Мередита Хаусмана, что вынуждало ее держаться на расстоянии и избегать сближения и дружбы, которые охотно предлагали ей со всех сторон. А чем больше преград воздвигала она между собой и окружающими, тем более привлекательной и таинственной становилась для других воспитанниц. В противоречивом видении подростка известная отстраненность в сочетании с чувством собственного достоинства всегда окружена ореолом маняще-завидной загадочности и вместе с тем – отталкивающего высокомерия.
Предстоящий приезд отца, конечно, сильно взволновал Мерри. Ей уже исполнилось шестнадцать, она перешла в одиннадцатый класс, а с того памятного лета, которое она провела в Швейцарии с Мередитом – и с Карлоттой, – отца она видела лишь дважды. Летние каникулы она проводила в специальном музыкальном лагере в Нью-Гэмпшире, директором которого был друг Сэма Джаггерса, а зимой отдыхала вместе с Фарнэмами в Дарьене или в Палм-Биче. Мерри не слишком огорчалась из-за того, что все эти годы почти не общалась с отцом. Она знала, что Энди, брата Вики Далримпл, например, отправили в частную школу уже с четырех лет, тогда как сами Далримплы укатили в Индию. И Энди вообще не видел своих родителей до шестнадцати лет. Вики рассказала, что, когда Далримплы всем семейством нагрянули в школу Энди, он выбежал навстречу и с криком «Мамочка! Папочка!» бросился к своим тете и дяде, поочередно обнимая их. Потом ему очень мягко объяснили, что он ошибся и что папа и мама стоят рядом.
Впрочем, им с отцом будет несложно узнать друг друга, подумала Мерри. Хотя со времени, прошедшего после их последней встречи, утекло много воды, и она изменилась. И даже очень сильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140