Вот почему Эймос, мельком взглянув на юношу, который назвался Джейсоном или Джеймсом – никто толком и не расслышал его имени, – кивнул и сказал: «Да, конечно». Правда, полчаса спустя он начал беспокоиться, а еще через полчаса отправился на поиски дочери.
Марте лимонад показался странноватым на вкус, и она старалась пить его как можно медленнее, но молодой человек так мило улыбался ей и рассказывал такие забавные истории, что, опорожнив стакан, она согласилась выпить еще. После чего охотно откликнулась на предложение своего ухажера выйти из гостиничного бара и прокатиться.
Они выехали из городка на его маленькой двуколке, и жара в сочетании с тем, что было подмешано в лимонад, быстро сделала свое дело. Двуколка съехала с пыльной дороги на лесную прогалину, и молодой человек, сняв платье с разомлевшей Марты, доставил ей не познанную до сих пор женскую радость.
Марта отдавала себе отчет в том, что с ней случилось. Ей уже исполнилось семнадцать, она выросла на ранчо среди овец и знала, отчего появляются ягнята. Но она даже не подозревала, какое наслаждение таит в себе это столь естественное совокупление двух тел, с какой сладостной истомой можно нежиться потом под ласковым солнышком под стрекот цикад и щебет невидимой пташки. Наконец, юноша встал и спросил Марту, не хочет ли она уехать с ним. Марта согласилась сразу, не раздумывая. В противном случае ей пришлось бы возвращаться пешком. Она прекрасно понимала, что молодой человек не мог отвезти ее назад в город. Эймос убил бы его, да и ей бы, конечно, крепко досталось.
Эймос настиг беглецов через четыре дня. Они успели уже добраться до Спун-Гэпа и проехать через него. Когда гнедая лошадка вынесла двуколку за поворот, путь ей дальше преграждал Эймос, стоявший посреди дороги с заряженным дробовиком в руках. – Лимонад, говорите? – произнес он и взял дробовик наизготовку.
– Вы не посмеете стрелять, – сказал Джейсон. – Здесь ваша дочь.
– Слезай, Марта, – приказал Эймос. Голос его звучал совершенно бесстрастно, словно он просто решил, что на земле его дочери будет удобнее, чем в повозке.
– Ну, вот, парень, – произнес Эймос. – Что ты можешь мне сказать?
– Ничего.
Такого ответа Эймос явно не ожидал. Ни страха, ни мольбы о прощении, ни даже обещания жениться.
– Значит, ничего?
– Да.
– Хорошо, – вздохнул Эймос. – Тогда вылезай тоже. – Нет.
Эймос прицелился в него, потом опустил дуло дробовика к земле.
– Слезай, – повторил он. – Лошадь не виновата – не стоит ее пугать.
Юноша спрыгнул на землю.
– Теперь повернись.
– Это еще зачем?
– Я так хочу.
– Нет, подождите… Послушайте, я готов жениться на ней.
– Возможно, но ты ее бросишь.
– Нет, я останусь. Я женюсь на ней и останусь с ней жить.
– Не думаю, чтобы ей самой хотелось жить с тобой.
– Ей хочется. Не правда ли, милая?
Марта услышала его слова и начала думать, пытаясь понять, чего она сама хочет, стараясь не смотреть на тускло поблескивавший ствол дробовика и на причудливой формы облака, наползавшие из-за горизонта. Она так и не надумала чего-то определенного, когда юноша подтолкнул ее локтем.
– Решайся же, Маргарет. Давай поженимся.
– Я не Маргарет, – ответила она. – Меня зовут Марта.
– Повернись, – сказал Эймос.
Юноша повиновался. Эймос подобрал с обочины булыжник величиной с человеческую голову, шагнул вперед, размахнулся и со страшной силой ударил Джейсона по затылку. Юноша рухнул как подкошенный. Эймос поднял его с земли и бросил в повозку. Сам сел на козлы, кивком велел Марте сесть рядом и погнал гнедую по направлению к каньону Спун-Гэп. Остановив двуколку на краю утеса, Эймос вытащил из нее безжизненное тело и сбросил его в пропасть. Потом, ни слова не говоря, повернулся, забрался на козлы и щелкнул кнутом.
Несколько недель спустя Марта объявила отцу о своей беременности.
– Не удивительно, – холодно бросил Эймос. Весной Марта родила мальчика. Роды принимал ее отец – мягко и умело, как привык делать это со своими овечками.
– Как ты хочешь назвать его? – спросил он Марту. Она остановилась на Сэмюэле – в честь мистера Тилдена.
– А дальше?
– Хаусман, наверное.
– Наверное, – усмехнулся Эймос и вышел. Марта так и не поняла, обрадовался он или огорчился.
Впрочем, ее это мало интересовало. Отец и дочь не привыкли лезть друг другу в душу. Уединенная жизнь на горном ранчо, раскинувшемся посреди необъятной пустоши, мало способствовала общительности. Марта готовила и стирала, а Эймос занимался овцами и ухаживал за садом – разговаривать было не о чем. Только гугуканье маленького Сэма, барахтавшегося в колыбельке, нарушало тишину: впрочем, младенец тоже был на удивление спокойным. Заговорил ребенок поздно и разговорчивостью не отличался. Он таким и остался, подумала Марта.
Дрожь пробежала по телу Эллен, и очередной дикий крик вырвался из ее горла. Потом, когда схватка прекратилась, пальцы, тисками стиснувшие запястье Марты, разжались. Эллен виновато улыбнулась и пролепетала, что ей стыдно за свои крики.
– Ничего, давай кричи, – подбодрила Мамаша Хаусман, а сама подумала, что должна была бы сейчас держать за руку Сэма, а не Эллен. Трудно даже представить, сколько горя и боли выпало на его долю. Вырос мальчик замкнутым и неразговорчивым. Рано научился сносить насмешки и поддразнивания мальчишек в школе. Только когда его в глаза или прилюдно обзывали ублюдком, Сэм бросался в драку, из которой, как правило, выходил победителем, – суровая жизнь па ранчо укрепила и закалила не только его характер, но и тело. Теперь его называли «бессловесный Сэм», на что он не обижался. Или не подавал вида, что обижается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140