Учились мы тогда мало. Мне было семь лет, когда началась Культурная революция, которая свела все образование к изучению трудов Мао. Нас учили писать на земле имя Учителя и выводить иероглифы черными чернилами. Школьники постоянно участвовали в уличных парадах. Появление каждого нового постулата Председателя Мао было для нас событием, мы переписывали его слова на большие плакаты. Пятьдесят шесть человек в классе – пятьдесят шесть плакатов, которые мы развешивали на дверях и воротах по всей округе. Молодежь видела в этом свое предназначение. Острый Перец, которая всегда возглавляла шеренгу, несла громкоговоритель, я же замыкала шествие, и мне приходилось тащить тяжелое ведро с клеем и кисти.
Время от времени нас все-таки собирали в классе. По утрам мы изучали основы математики, а днем по нечетным числам из пригорода или с какого-нибудь завода приглашали человека, который рассказывал ужасные истории о старых временах. Вся трехчасовая речь выступающего сводилась к тому, что без Председателя Мао мы бы погибли. Этот метод действительно работал. Молодежь начала верить в заботу и защиту Председателя Мао и полюбила его. По четным числам мы читали героические истории о солдатах, которые погибли, защищая страну и прославляя Председателя Мао.
Мне хотелось поскорей вырасти и вступить в ряды Народно-освободительной армии. Я жила в предвкушении того часа, когда отдам жизнь и тем самым докажу свою преданность Председателю Мао. Я мечтала отправиться во Вьетнам, Северную Корею или в Албанию и сражаться с врагами, как те герои, о которых я читала.
Мама говорила, что у людей в крови слишком много огня, а когда я спрашивала почему, она понижала голос и отвечала, что причиной тому запрет Коммунистической партии на поклонение духам. Ведь этот ритуал помогал нашим предкам выпускать гнев. Вскоре после маминых слов у меня начались месячные. Я понятия не имела, что это такое, и решила, что огонь, о котором говорила мама, проник и в мою кровь.
В двенадцать лет мне стало неуютно в собственном теле. Я стыдилась своей развивающейся груди. Это было ужасно. Я обматывалась тремя слоями ткани и надевала плотную майку, которую носила даже в самые жаркие дни лета, не обращая внимания на появившуюся на теле сыпь. Я часто задумывалась над тем, что чувствуют другие девочки. Многие из них стали сутулиться, другие, напротив, гордились собой, потому что грудь у них была плоской, как стиральная доска. Однажды несколько девочек из параллельного класса расплакались из-за того, что мальчишки грозились «жениться» на них.
Нам все так же не преподавали ничего, кроме учения Мао о том, как проводить Культурную революцию. «Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом усилилась и принимает самые жестокие формы». Жестокость была тогда частью нашей жизни. Общество разделилось. Людей в зависимости от происхождения относили к той или иной социальной прослойке, каждая из которых старалась доказать свою преданность Председателю Мао. Острый Перец гордилась тем, что была красной по рождению. Она происходила из необразованной шахтерской семьи. Я же, хотя и не принадлежала к категории антимаоистов, все же должна была заслужить свое место под солнцем.
– Если я велю реакционеру ползти, то ты должна ползти, – говорила Острый Перец, – или тебе не миновать побоев.
– Класс, у нас новенькая, – объявила наша учительница мадам Ченг, женщина лет тридцати.
Я заметила, что она произнесла это очень осторожно, не «новый товарищ» или «новая одноклассница», а просто «новенькая». При такой формулировке вопрос о происхождении девочки оставался неясным.
– Это Дикий Имбирь, она перевелась к нам из Девятнадцатого округа.
– Дикий Имбирь? – нахмурилась Острый Перец. – Что за странное имя! – Она злобно засмеялась. – Как это пишется? – Голос предводительницы красных охранников звучал с привычной жестокостью, от которой у меня всякий раз мурашки бежали по коже.
– Первая часть имени, Дикий, – «обильная растительность», пишется как иероглиф «небытие», с обозначением травы над ним, – выйдя из тени, произнесла новая ученица. В ее голосе не было страха. – Вторая часть имени – иероглиф «имбирь» и произносится с ровной интонацией.
Все удивленно молчали.
Острый Перец поднялась с места.
– Но такое сочетание иероглифов может также обозначать «пустошь». Исправьте меня, если я не права, мадам Ченг.
Мадам Ченг сделала вид, что ничего не слышала.
Девочка подняла взгляд.
Я заморгала, не веря себе: солнечный свет не обманул меня, ее глаза и вправду были желтовато-зелеными! Я пристально смотрела на новенькую. Неужели она иностранка? Единственной восточной чертой во внешности этой девочки был разрез ее широко расставленных миндалевидных глаз. Нос же ее был длинным и узким, а расстояние между носом и верхней губой – довольно маленьким. По форме ее лицо напоминало утиное яйцо. Шея у нее была длинной и изящной. Еще Дикий Имбирь отличалась от всех остальных учеников более светлым цветом кожи. Если бы не блестящие черные как смоль волосы, ее и впрямь можно было бы принять за иностранку.
– Что у тебя с глазами? Ты чем-то больна? – спросила Острый Перец, садясь на место и скидывая обувь.
Дикий Имбирь ничего не ответила, а лишь заправила за ухо прядь волос. Острый Перец не унималась:
– Такие глаза явно говорят о непролетарском происхождении. Красные охранники, будьте готовы исполнить свой долг!
Все молча смотрели на новенькую.
Мои опасения за нее усилились. Не так давно Острый Перец также издевалась надо мной. В мой первый день в школе она долго не впускала меня в класс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51