Я очнулась и поняла, что лежу на носилках. И что у меня раскалывается голова. Открываю глаза. Надо мной небо, и по нему бегут несимпатичные темные облака. Меня везут на носилках через поле к зданию аэропорта. Рядом идет медсестра, прикладывая к моей голове что-то влажное и холодное. И еще я вижу Оливера.
Паника пробивает мое тело, как удар электрического тока. Я сажусь на носилках и ищу взглядом самолет. Он все еще на поле. Трап не убран, и на ступенях стоят старшая стюардесса и кто-то из сотрудников аэропорта.
– Мне нужно встать. – Я пытаюсь выпутаться из ремней.
– Энни, успокойся, – говорит Оливер. – Все будет хорошо.
– Меня сейчас вырвет. Отвяжи же меня скорее!
Они освобождают меня от ремней, я спрыгиваю с носилок и бегу к самолету. Сзади раздаются крики, но мне не до них. Я должна, успеть. Я вижу, что старшая стюардесса как раз собирается закрывать дверь. Я кричу ей, но она не слышит меня, потому что воздух наполнен ревом двигателей – еще один самолет садится неподалеку. Я бегу изо всех сил, и старшая стюардесса все же замечает меня. Я вижу испуг на ее лице.
– Энни, что ты делаешь! Тебя должны отвезти в больницу!
– Не закрывай дверь!
– Что?
– Мать твою, не запирай эту чертову дверь! На борту бомба!
– Энни!
Я оборачиваюсь и смотрю прямо в красивые глаза Оливера Кейна. И он отвешивает мне полноценную пощечину.
Я молчу, и в голове у меня звенит от удара.
– Прости меня, Энни, – говорит он, – но сейчас неподходящее время, чтобы устраивать истерику. Просто расскажи мне, в чем дело. О какой бомбе ты говорила?
Я объясняю, куда именно положила сумку, и Оливер поднимается на борт, чтобы предупредить капитана и поднять тревогу в аэропорту. Бомба на борту самолета – это наивысшая степень угрозы. Красный код. Потом Оливер звонит в полицию, а они связываются с армейскими частями. Я стою молча и тупо удивляюсь: откуда у него все эти нужные телефоны? Откуда он знает, что нужно делать? К этому времени уже развернуты аварийные надувные трапы, своим ярко-желтым цветом так похожие на детские горки. Люди торопятся покинуть самолет, один за другим прыгают на трапы и скользят вниз, иной раз сталкиваясь друг с другом. Потом на поле появляются две пожарные машины, ревущие сиренами. А я стою как пригвожденная к асфальту, и в голове моей бьется мысль, что Эдель и Бен, наверное, уже мертвы.
Оливер опять возникает рядом со мной и ласково, но твердо говорит:
– Энни, тебе надо в больницу. У тебя шок.
– У меня в квартире убийца, – говорю я, глядя на него в отчаянии. – Он собирается застрелить Бена.
– Он захватил Бена?
– Моего племянника, сына моей сестры. Она умерла, и он все, что у меня осталось от нее. – И слезы катятся по лицу, а я не могу даже рукой шевельнуть, чтобы вытереть их.
Дальше все происходит очень быстро, и мое спутанное сознание выхватывает только обрывки. Вот мы с Оливером на огромной скорости покидаем аэропорт в машине полиции. Нас сопровождают два полицейских на мотоциклах, и транспорт расступается, освобождая для нас дорогу. Теперь я не могу остановить слезы. Они льются и льются из глаз, и ничего с этим не поделать.
Даже если Эдель и Бен выживут, я никогда не смогу избавиться от чувства вины. Я подвергла их жизни риску. И еще я совершила самую страшную ошибку. Всех стюардесс и остальных членов экипажа учат не делать этого. Нельзя говорить пассажирам, что на борту самолета находится бомба. Это неизбежно вызывает панику, и людей в таком состоянии невозможно контролировать. Мы должны оставаться спокойными, что бы ни случилось. Я должна была доложить обо всем капитану, и людей бы эвакуировали без всякого шума. Я все сделала неправильно, нарушила все мыслимые и немыслимые запреты. Теперь меня не просто уволят, а с позором. А потом банк заберет мою квартиру, потому что мне нечем будет выплачивать кредит.
На этом месте меня посещает мысль о самоубийстве, и если бы у меня оставались хоть какие-нибудь силы, я бы выбросилась из машины, чтобы попасть под колеса и уж разом покончить со всеми проблемами.
Мы в считанные минуты домчались до Гардинер-стрит, которая, оказывается, заблокирована полицейскими машинами. Это создало дикие пробки и неразбериху на прилегающих улицах. Я вижу, что перед нашим домом толпятся зеваки, полицейские с рациями, фотографы и журналисты. Здесь же у тротуара припаркованы пожарная машина и «скорая помощь». При виде ее сердце у меня сжимается.
– Для кого это? – кричу я. – Кто-то ранен?
– Успокойся. – Оливер обнимает меня за плечи. – Это для тебя, потому что у тебя шок и тебе нужен врач.
Звонит его мобильник, и после короткого разговора он сообщает мне хорошие новости. Бомба обезврежена, все пассажиры эвакуированы, живы и здоровы. Но я не слушаю его. Мне все равно. Я хочу только знать, живы ли Бен и Эдель.
Мы выбираемся из машины, Оливер берет меня за руку, и мы проталкиваемся через толпу. И тут я вижу Анто, которого выводят из здания в наручниках. Но как? Он сам сдался? Или был штурм, и полиция захватила его? А где же Бен и Эдель? Он их убил?
Я бегу к дому, но полицейский не пускает нас в подъезд, многословно объясняя, что входы в здание блокированы полицией, потому что имел место факт захвата заложников и единственный человек, которому разрешен доступ в здание, – это переговорщик… Я готова броситься на него с кулаками, но Оливер оттесняет меня в сторону и объясняет полицейскому, кто я. Нас пропускают в здание, и я бегом поднимаюсь по лестнице, потому что не могу ждать лифта.
Я рывком распахиваю дверь, страшась того, что могу увидеть. Внутри царит хаос. Зеркала перебиты, столы и стулья перевернуты, подушки и шторы валяются на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86