Галоп - самая хорошая позиция и для лошади, и для седока. Мы будто сливаемся и легко летим. Тут я, распалившись, решила покинуть подворье и умчаться за ограду. Простор, ветерок... Галоп - это что надо! Вообще лошади, как люди: загораются, жаждут пошалить, прибавить скорость. Молодец я - не осрамилась...
Подскочили к озерцу, я ослабила повод и тихо посвистела, приглашая коня попить. Мне бы за этот свист тренер дал жару - команды разрешены только руками, ногами. Конь замотал головой, не захотел пить. Вижу: за ушами пена выступила. Поехали обратно рысцой. Тут я вспомнила: разве можно предлагать лошадям пить в разгоряченном виде? Сначала лошадь должна успокоиться, отдышаться. Я виновато потрепала коня за холку, как бы извиняясь.
Прибыли к ожидающим нас обычным беговым шагом. Ионас взял коня под уздцы и повел к заборчику. А хозяйка синих брюк повела меня в душ. Стою под струей и хвалю себя: "Молодец! Ай да я! Справилась, не забыла..." Причесалась, заколола сзади "конский хвост", подчипурилась немного и с горячими щеками вышла из сарая.
Необъятный круглый стол накрыт. Он ниже обычного, к нему подставлены небольшие кресла. Запах цветов, еды... В центре сидит кудрявый симпатичный мужчина. Видно, местный начальник. Меня сажают рядом с ним.
- Первое отделение вы с честью выполнили,- говорит он.- Переходим ко второму.
- С вами легко,- отзываюсь я.
Беседа прошла как никогда. Все у меня вышло пылко, художественно. Рассмешила всех и развлекла. Остались довольны.
- Вот мы в Латвии снимали фильм "Председатель", воспользовались пустующим павильоном,- сказала я.- И вообще по всей Прибалтике наши кинематографисты бывают. Любуются вашей жизнью, культурой. В любое время у вас можно найти место, где перекусить. Везде чисто, вкусно, уютно.
- Когда из Москвы пришел указ об уничтожении личного хозяйства, наши республики наполовину не послушались. Понятно? - спросил мой сосед.
- Понятно.
Бурные аплодисменты, смех...
Включили радиолу. Пустились плясать национальный танец, ритмичный, незамысловатый. Ионас ушел куда-то, стало как бы пусто, а вернулся,
я не глядя почувствовала его присутствие.
Распрощались дружески, договорились встретиться в Таллинне, в погребке. Сердце сжалось - не хотелось думать о конце путешествия...
Смешливый парень открыл заднюю дверцу машины. Я села. Он спереди.
Парень одет просто, но со вкусом. Усики у него, узкие черные брови. Похож на культуриста. Статный, хотя и роста невеликого. Наверное, занимается спортом.
Наконец Ионас садится за руль, и мы едем по гладкой дороге. Перед нами уходящее темечко солнца. Оно, будто спокойно за жизнь обитателей, прощается до завтра...
- Отто, только не зарисовывай! - погрозил над головой указательным пальцем Ионас.
- Ни в коем случае! - засмеялся наш спутник.
Это, наверное, тот художник, о котором почтительно рассказывал Ионас. Он был очень кстати: наши "добрососедские" отношения были уже на пределе. Наедине стали помалкивать - говорить не хотелось.
- Значит, вас зовут Отто?
- Та...
- Не жил ли ты на Дону или на Кубани?
- Не только жил, но и родился там. Папа мой, проклятый оккупант, полюбил казачку. Немец, а поди ж ты... Сейчас, как приедем, покажу фотографию - как две капли воды на тебя похожа... Упрямая попалась казачка. Сильно любили друг друга, а мама не посмотрела ни на что: родился мальчик Отто. Отто Карлович. Сам Карл погиб в Берлине. Мама ни на кого и не взглянула. Одна живет. Сохранилось единственное письмо от отца, написанное под диктовку на русском языке. У матери оно.
- Хороший сын получился...
Ионас остановил машину и по-эстонски обратился к Отто. Перевода не требовалось. Отто сел за руль, и Ионас - на заднее сиденье ко мне. Как отъехали, подложил мне руку под голову и наклонил к себе на плечо.
Они стали громко говорить по-эстонски, спросив у меня разрешения. А мне бы только не шелохнуться, чтоб, не дай Бог, показать, как нравится лежать на плече Ионаса. Так и доехали до какого-то продолговатого одноэтажного дома с темными окнами. Я подняла голову: где мы? Ионас ответил спокойно:
- Я согласился переночевать у него за то, что посмотрим его домашнюю картинную галерею.
- Видала? - хохотнул Отто.- Накорми его, спать уложи да еще картины покажи!
Свет засветился во всех окнах одновременно. Меня усадили в кресло, укрыли пледом и включили телевизор.
Мужчины удалились на кухню. Звякала посуда, накрывали на стол. Что-то зашкворчало, поплыл запах еды. "Только что ели... Пусть - им виднее..."
Прежде чем сесть за стол, прошли по галерее. Что-то я смотрела вежливо, что-то - с интересом.
Остановилась перед небольшой картиной.
- Ведь это Ионас!
- Такой здоровенный, а картинка такая маленькая! - захохотал Отто.
Сели за стол. Ой, и вкуснота! Я пила грузинское вино. Разговор зашел о "наивном искусстве".
- Я все вспоминаю одну бабку,- говорю,- выставляется она по всем странам. Вот картина: в ночи лицо женщины между кустами, освещенное одним источником света - сбоку. Но какое лицо и как выписано! Сын у бабки моряк. Так она сделала тарелку, а по ней плывет на плотике морячок, управляя веслом...
- Ну и что?
- А вот что - тарелочку она сделала овальной, наподобие лодки... А один умелец все коней вырезает. В воскресенье надевает лаковые туфли, пиджак и несет их на базар. "Сколько стоит?" - спрашивают. "Нисколько,- отвечает.- Это я к тому, чтоб люди не забывали, какие они, кони..." Я видела этих коней и создателя их в документальном фильме Вячеслава Орехова. Да что говорить! Мне кажется, обучение в творческих вузах надо начинать с так называемого "наивного искусства".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20