Их слова
подействовали на него, как холодный душ, ибо профессор испугался за судьбу
валюты, которую выбивал для покупки английской счетной машины. Вез нее
институт утратил бы свою конкурентоспособность на международной арене.
Здание вычислительного центра было уже спроектировано, деньги на его
строительство выделены, дубы на институтском дворе срублены; Барус, не
допив кофе, набросил пальто поверх белого халата, широкими шагами пересек
двор и распахнул ногой дверь институтского корпуса. Здесь пахло
перегревшимися конденсаторами. На первом этаже располагались лаборатории,
мастерская, библиотека и компьютер, на втором - комнатушки
физиков-экспериментаторов. В каждой комнатушке имелись черная доска с
полочкой для мела и губки, письменный стол, с правой стороны которого
висели на веревках ножницы, линейка и транспортир, а еще был стул, книжная
полка, вешалка, опись мебели, квадратное окно, замазанное снизу белой
краской, голубой ковер размером два метра на четыре сорок шесть и,
наконец, дверь, отличавшаяся от прочих дверей на этаже своим цветом,
имевшим здесь такое же значение, как маркировка летка улья на пасеке.
Кабинет фрау Хилл находился за светло-зеленой дверью. Но дверь оказалась
на замке. Барус постучал обеими ладонями, полагая, что Вера Хилл сидит в
наушниках и слушает магнитофон, которым она называла инструментом
познания, поскольку, по ее словам, в основе истинной науки и истинной
музыки лежит один и тот же умственный процесс. Хотя Барус и не отрицал
элемента поэзии, присущего научному мышлению, но все же не считал Веру
Хилл талантливее себя, поскольку оба они привлекали чувственные образы на
помощь логическому мышлению, и потому настаивал на строгой дисциплине.
Постояв перед закрытой дверью, Барус мелом начертил на ней свои инициалы.
Эта форма порицания воспринималась лаборантами как оскорбление их
достоинства. На третьем этаже, где находились кабинеты теоретиков, стены
коридоров были увешаны ликами святых - Коперник, Галилей, Джордано Бруно,
Ньютон, Кавендиш, Кулон, Ампер, Галуа, Гаусс, Минковский, Максвелл, Планк
и Эйнштейн. На соответствующий вопрос Баруса теоретики Хинрих и Вандер
ответили, что, кажется, Вере Хилл позвонили из детского сада и после этого
звонка она покинула институт, примерно час назад, видимо, сын ее заболел
или что-то в этом роде. Барус, сам отец маленьких детей, колебался между
принципиальностью и сочувствием и полушутливо поинтересовался, каким путем
Вера Хилл вышла из института.
- По воздуху, - ответили теоретики.
Тут Барусу показалось, что у него мутится рассудок. Профессора уже
закалили чудачества его коллег, например то, что руководитель
механико-математического отдела был фанатичным планеристом, один
электронщик женился на матери своей невесты, а среди теоретиков,
трудившихся на четвертом этаже, двое были лунатиками, то есть гуляли под
луной, но в известие о сотруднице, гулявшей по воздуху, он поверить не мог
и считал его чистейшей выдумкой. А в сложившейся ситуации - выдумкой
злонамеренной, которая могла, а то и вовсе должна была опорочить науку
вообще и его институт в частности. Ясно, что материалистическое
мировоззрение его коллектива заражено мистицизмом, и никто не сообщил ему
об этом скандальном факте. А может быть, его как директора перестали
посвящать в институтские сплетни? Или научные сотрудники решили разыграть
из себя эдаких религиозных сектантов, чтобы затем свалить его за развал
идеологической работы? Словом, кто-то явно строил против него козни. И
неважно, по какой причине, сознательно или неосознанно. Подавленный, с
мрачными мыслями, Барус удалился на свою виллу, предоставленную ему в
качестве служебной квартиры и расположенную на институтской территории.
Там он и провел остаток дня перед телевизором. Среди ночи его пронзила
догадка, что все эти слухи распускает из мести сама Хилл, и он зарекся
нежничать с кем-либо, кроме жены. Наутро он проснулся с головной болью,
однако настроенный менее сурово, чем накануне, ибо ему снова стало приятно
при мысли, что Вера Хилл принадлежит к редкому типу женщин, не желавших
выходить замуж. Барус уважал в ней также маниакальную страсть к работе и
привычку не форсировать выводы, но дать им медленно, постепенно созреть.
Преисполненный уверенности, что вся эта заваруха с Верой Хилл разрешится
сама собой, естественным, разумным образом, Барус после плотного завтрака
снова направился в кабинет к Вере, где и застал ее, к своей вящей радости.
Он поздоровался с нею и, когда пожимал ее руку, подумал об абсурдности
своей миссии, отчего смутился и задал вопрос о здоровье сына и работе над
диссертацией. Ответ Веры Хилл был утешительным и кратким, и, если бы Вера
сама не спросила его об истинной цели его визита, он бы и вовсе умолчал о
ней. Он назвал ее в придаточном предложении, главное же предложение
составлял витиеватый комплимент. Вера Хилл убрала локоны со лба и провела
пальцами по бровям. Рот ее был приоткрыт, словно челюсти не могли
сомкнуться до конца, хотя были абсолютно правильной формы. Барусу
представлялось, что у нее всегда что-то во рту - во всяком случае, на
языке вертится шутка. Профессор предусмотрительно извинился за нелепость
обывательских подозрений, в которые, естественно, не может поверить ни он,
ни любой другой здравомыслящий человек.
1 2 3 4